Предисловие редактора «Сибирики»
Эта ситуация для меня стала непредсказуемым открытием. Я долго искал «Записки декабриста» Дмитрия Завалишина. И не мог найти. Затем, занявшись вплотную декабристской темой, стал бывать в музеях, встречаться со специалистами… Думал, что теперь-то не будет никаких проблем познакомиться с редким изданием. А знакомство с ним необходимо, чтобы иметь всесторонний взгляд на важнейшее явление в российской истории. Не тут-то было.
Даже в библиотеке мемориального комплекса декабристов в Иркутске развели руками. «Не может быть такого, -- сказал я, -- чтобы у вас его не было. Для ученых это ведь важнейший документ, -- но мне показали книжные карточки… Нужная книга отсутствовала.
Я уже знал отношение большинства декабристоведов к этому человеку. Но, чтобы было подобное игнорирование и замалчивание – представить не мог.
Мне не раз говорили, что Дмитрий Завалишин в общем-то не должен даже числиться среди так называемых «первенцев свободы». Потому что он не был на Сенатской площади в день восстания. Отдыхал в это время в своем имении.
Еще одно возражение: Завалишин постоянно общался с декабристами, «разделял их идеи», но в тайном обществе официально не состоял и вообще его воспоминания не объективны и давно подвергаются сомнению многими исследователями. Последний аргумент и является базовым для игнорирования очень многими специалистами «Записок декабриста»
Только Дмитрий Завалишин в своих воспоминаниях сам честно написал, что он не был членом Северного общества. Но знал и видел многое из того, что никак не укладывалось в героические образы декабристов, которых еще при жизни стали превращать в романтических «рыцарей из стали». Его описания единомышленников, добавляли больше презрения к этим возмутителям, чем гордости. Поэтому и со стороны последних, и со стороны восторгавшимся ими, Завалишин представал "исказителем действительности", "клеветником".
Конечно, можно возмущаться его оценками. Но, гораздо труднее опровергать очень многие его выводы и нелицеприятные характеристики…
Вот, например, оценка главного предводителя: «Пестель допустил арестовать себя самым постыдным образом; и бездействие его в решительную минуту тем неизвинительнее, что он был предуведомлен сыном Витгенштейна, что Чернышев приехал именно за тем, чтоб начать аресты»
Или вот это: «Что же касается до Черниговского полка, то главным виновником неудачи восстания его был командир Ахтырского полка, Артамон Муравьев, человек очень энергичный на словах, но на деле всегда оказывавшийся ничтожным. Он со своим полком должен был идти на прикрытие артиллерии… Но когда артиллерийский офицер Андриевич привез ему о том приказание, то он отговаривался тем, что «жена его теперь в ванне»…
А вот деталь-пояснение, как «отбывали срок» в Петровском остроге государственные преступники-декабристы: «Надобно сказать, что потребность провизии развилась до больших размеров вследствие несоразмерного количества прислуги, которую держали как в каземате, так и в домах некоторых женатых. У Трубецкого и Волконского было человек по 25; в каземате более сорока. Кроме сторожей и личной прислуги у многих, и у каземата были свои повара, хлебники, квасники, огородники, банщики, свинопасы…»
Завалишин, в воспоминаниях, рассказывая о действиях и помыслах декабристов, занимает позицию, как бы "над схваткой". Будто он не был их единомыщленником. У него нет отвественности за происшедшее. Впрочем, это его типичное качество. Он постоянно ругал других, принижал полезность чьих-то действий, и только о собственной персоне всегда был невероятно высокого мнения.
Когда у него наступил читинский ссыльный период, то, будучи подневольным, он, угождая начальству, вскоре стал пользоваться значительными снисхождениями, и так активизировал свою деятельность, с его же слов, что снискал самые восторженные отзывы ото всех. Без всякой скромности об этом Завалишин пишет так: «Громкая известность, приобретенная мною в каземате, и доверие, утвердившееся образом действий моих в Чите, а также посещение меня всеми значительными проезжими были причиною, что не было ни в какой отрасли управления никакого важного и затруднительного дела, чтобы не обращались ко мне за советом и содействием. С легкостью приводит чьи-то слова: «все проезжающие в Чите считают своею обязанностью являться ко мне на поклонение, как Магомету в Мекке и Медине»
Но, в воспоминаниях свидетелей его сибирской деятельности такой комплиментарности нет и в помине. А некоторые «товарищи» по ссылке обвиняли Дмитрия Завалишина не только в неуживчивости, но и в таком грехе, как фискальство. Ситуация обернулась так, что в Чите на него самого начали писать доносы и жалобы местные чиновники и священнослужители.
В конце концов на Завалишина ополчилось и высшее, теперь уже, по его словам: «враждебное начальство» А он все пытался бороться за справедливость, защищать сирых, учить других правильному хозяйствованию. Он старался во все вникать и принимать во всем участие, но меры не знал. И при этом постоянно писал в вышестоящие инстанции письма по улучшению дел на местах, учил всех, как надо жить. Был убежден, "что если Муравьев и войдет в историю, то отнюдь уже не с теми знаками отличия, с какими он красуется в адрес-календаре, а с теми клеймами, которые я наложил на него". Впоследствии время распорядилось оставить в истории Николая Муравьёва-Амурского, как одного из самых достойных российских генерал-губернаторов, который сделал все, чтобы мы не потеряли Сибирь для будущих поколений.
Завалишин был уверен, что все знает лучше других и при этом мелочно смаковал любую похвалу в свой адрес. Например, всеръез описывает, как дал наставление статскому советнику и ревизору по фамилии Тиле, а тот в ответ: «Мы были слепые и ходили во тьме. Вы открыли нам глаза и только при свете ваших идей мы можем видеть, в чем дело…» Тщеславие его и гордыня приобрели в Сибири гипертрофированные формы.
В конце концов он стал первым в истории человеком, которого, сначала сослали в Сибирь, как преступника по первому разряду, а затем выслали обратно в Европу (российскую), причем, под строгий полицейский надзор.
Сам Завалишин недоумевал по поводу такого решения и преподносил его для потомков в смягченной форме: «…предписано было высочайшим повелением выехать мне в Россию, в Казань, так как пребывание мое в Восточной Сибири оказывается вредным, парализуя все действия даже высшего начальства, как оно приносит о том жалобу».
Несмотря на всю противоречивость натуры Завалишина, исследователям пора сжалиться над ним. Признать его настоящим декабристом во всех смыслах. Срок в двадцать лет каторги у него был реальным. За что? За мысли в голове и неудержимый язык… Примечательно, что впервые эти воспоминания были опубликованы в 1904 году в Германии. А затем, когда Россию всколыхнули первые революционные потрясения, появилась возможность (в 1906 году) познакомить с «Записками…» и отечественного читателя. Но советское декабристоведение неудобную книгу никогда не переиздавало и делало вид, что ее не существует. Так неудобный декабрист Дмитрий Завалишин был предан забвению…
Кстати, предлагаемые вам его воспоминания (в сокращении) это – первая публикация в интернете. А представляет ли эта документалистика ценность -- судить вам.
Олег Нехаев