Что касается до «Трумфа», то, конечно, ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство. Все и все были беспощадно осмеяны, начиная от главы государства до государственных учреждений и негласных советников (Крюднер). Можно судить по следующему:
Премудрый твой отец, Вакула светлый царь
В сенате сидючи, спускал тогда кубарь;
Когда о близкой толь беде ему сказали,
Все меры приняты........
По лавкам тот же час за тактикой послали...
Государственный совет, от которого требовалось мнение, как поступить в таких важных обстоятельствах, представлен состоящим из людей, ни к чему не способных. Когда царь лично спрашивает мнение каждого, то получает следующее объяснение, почему никто не отвечает: «Он глух, о государь». «Он нем, он ничего не слышит, от старости едва он дышит». А потом, когда царь «заказал», «чтобы думать — ни гу-гу», он спрашивает:
— Ну что же придумал тут премудрый мой совет? И в ответ получает:
Штоф распил вейновой, разъел салакуш банку, А присоветовал во всем спросить цыганку.
(Намек на казенный завтрак в Государственном совете и на влияние, приписываемое г-же Крюднер.)
Приведем еще некоторые места.
Царь жалуется, что его постигло величайшее несчастье. Все стараются отгадать, какого рода это несчастье. Один спрашивает: «Не голод ли постиг государство?» На это царь отвечает:
Я разве даром царь? Слышь, лежа на печи,
Я и в голодный год есть буду калачи.
— Так не война ль грозит? — спрашивает другой.
Вакула отвечает:
На это есть солдаты.
Пускай себе дерутся из-за платы.
Когда все догадки были истощены, Вакула объявляет, что страшное бедствие состоит в том, что —
Проклятый паж сломал, слышь, мой кубарь,
Которым я вседневно забавлялся...
Не менее резко осмеяна солдатчина в объяснениях Трумфа:
Я сделал, что на нас никто не смел глядеть[1* здесь и далее пояснения приводятся в конце каждой части книги]
И в спальню наш никто не смел кодить,
Ни сама министр, ни сама кенерала,
Одна фельдфебель мой, унд два иль три капрала» [2] .
Симфонья на обеде нам будет с барабана...
Я будит бал давал
И будит бил того, кто не был танцовал.
Мой Сар любить и сам скакать, плясать, резвиться,
И палкой на дворца сгоняет веселиться [3] .
Вот каким образом осмеивалось финансовое расстройство государства: получая приказание о снабжении войска, дурдуран (гофмаршал) говорит:
Да денег у нас нет.
Вакула:
Скажи, что именинник,
Авось с подарками перепадет с полтинник.
Кто помнит состояние и настроение тогдашнего общества, конечно, не станет отрицать, что около 1812 года судили чрезвычайно смело и открыто как о недостатках правительства, так и о средствах помочь тому. Со всем тем, как ни сильно и настойчиво кружили в головах подобные мысли, они все-таки не могли найти ни необходимого сосредоточия, ни правильного исхода в ясно созданную форму, как по недостатку серьезного, истинно научного образования, так и по отсутствию средств к правильному совещанию в каком-нибудь законно признанном общем собрании, хотя бы вроде комиссии составления законов, бывшей при Екатерине II. Об этой комиссии хотя и толковали, но надеждам на составление ее не суждено было сбыться. Мудрено ли поэтому, что, поддаваясь тем влияниям, которыми было тогда наполнено общество и которые поддерживались и господствовали в разных и даже в правительственных сферах, как например, масонство, иезуитство, мистицизм и пр. — все партии вместо трезвого исследования и положительных соображений, основанных на изучении живых сил общества и законов его, и на соглашении между представителями всех мнений и интересов, давали волю одному только воображению без всякой опоры в действительности.
Поэтому в то время, как одни мечтали о слишком утопических средствах государственного устройства, даже вроде фенелоновых порядков, всеобщего братства или церковной дисциплины на манер католицизма де Местра, другие видели все спасение в замысловатом устройстве администрации, мечтая тем смелее о построениях на основании отвлеченных идей и тем менее задумываясь над всеобщей ломкою, нисколько не уступающею революционным преобразованиям, что возможность подобных примеров и таких опытов над народом видели не только в отдаленном примере Петра I, но и в ближайших попытках, олицетворенных в имени Сперанского, как понимали тогда его действия, на которые и ссылались в подкрепление своих замыслов. Иные, наконец, думая, что опираются на какую-нибудь действительность, откидывались назад в старину, но как по недостатку изучения и правильного взгляда и самая старина не была им известна в ее сущности, а только в некоторых плохо понятных формах, то хватались за них, надеясь в них отыскать удовлетворение сознанной и несостоятельной потребности преобразования, никем уже не оспариваемой. Были даже люди из числа последних, которые тем более увлекались старинным бытом, что только идя этим путем чествования и восстановления старины, надеялись найти действительные средства к уничтожению причины и раскола, который многие выводили из противодействия живой силы народа, оскорбленной несвойственным нововведением, бездушными формами, не имевшими корня в народной жизни и наложенными единственно на основание отвлеченных идей и соображений, хотя, по правде сказать, и тут выказался недостаток исторического изучения и правильного понятия о действительной причине раскола, предшествовавшего реформе Петра. Причина эта бесспорно заключалась преимущественно в византизме (т.е. в привязанности к букве и форме, но без смысла, ими выражаемого, и без духа, который их произвел вследствие принятия Россиею христианства от Византии в то время, когда в этой последней иссяк уже живой дух веры).
Вот почему из подобных приверженцев старины одни говорили, например, о восстановлении древнецерковного устройства с введением мирян в участие в делах церкви и слитии церкви и государства, — другие мечтали, напротив, о восстановлении веча, находя подобие его сохранившимся отчасти в мирских сходках и потому знакомой народу форме, а на Дону в тайных обществах, оставшихся, однако же, неизвестными правительству [4] , мечтали о возобновлении казачьего самоуправления и вольности посредством восстановления войсковых кругов.
Одним словом, так или иначе, но только все, хотя и на разные лады, искали осуществить преобразование государства, признавая уже одинаково безусловную необходимость изменить не удовлетворяющее уже более никого настоящее. Можно даже утверждать безошибочно, что именно приверженцы старины и отличались сильнейшими нападками на правительство.