Когда наступило время действовать, решались поступать по плану, обдуманному с давнего времени; но, к сожалению, исполнение далеко не соответствовало его практическому достоинству. Самый влиятельный в Северном обществе член, Рылеев, не имел ни достаточно сознания в отсутствии в себе самом честолюбия, чтоб открыто потребовать диктатуры для пользы дела, ни достаточно самоотвержения, чтобы передать власть способному человеку.
Он хотел скрыть свое честолюбие за другими лицами и, оставаясь, как говорится, душою дела, облечь наружными знаками власти послушные себе орудия. Вот почему, когда Никита Муравьев, бывший третьим директором, и по собственной бесхарактерности, и по влиянию жены[20 Здесь и далее примечания приводятся в конце каждой части книги] искавший уклониться от дела, уехал в деревню под предлогом болезни, на его место выбрали, по влиянию Рылеева, Николая Бестужева, человека искусного в разных механических занятиях и живописи, но бесхарактерного и радикально лишенного высшего политического разумения, которое одно дает самостоятельность идеям и действиям. Поэтому на его мнение никто не обращал внимания, и он был, что называется, подставным.
Еще менее был на своем месте Трубецкой, назначенный диктатором для распоряжений в день 14 декабря. Если бы даже и признать в нем (что, впрочем, многими оспаривалось) личную храбрость и знание военного дела, чем оправдывали его назначение, то, конечно, нельзя было найти человека ничтожнее по характеру. Правда, что в извинение приводили, как и сказали мы выше, что это могло быть сделано только в крайности, по неприбытию* Михаилы Орлова и Фон-Визина, которым было сначала предложено начальство, но для всякого человека, знающего и дело, и тогдашних деятелей, ясно было, что это было натянутое оправдание, и что если и можно было представить Трубецкому распоряжение военными действиями, то ничто не оправдывало ему вручение политической диктатуры, так что это, очевидно, была одна только уловка Рылеева удержать власть и после переворота, имея в руках послушное орудие, которому передавалась власть по наружности от того только, что могли или направлять ее по произволу, или взять себе назад, когда захотят и сочтут это нужным.
Мы не намерены повторять здесь то, что может быть известным из других описаний, особенно о фактической части событий. Мы будем стараться преимущественно исправить и дополнить то, что умышленно или от незнания неумышленно было искажено и умолчано или осталось в неизвестности, а могло быть узнано или разъяснено только впоследствии при беседах или разъяснениях во время нашего пребывания в Сибири.
Здесь рассматривается дело 14 декабря исключительно со стороны его исполнения и преимущественно в военном отношении. Рассмотрение же обмана, что вместо провозглашения новых идей и прав народа увлекли солдат к восстанию в защиту прав Константина, т.е. в защиту законности престолонаследия, составляющего коренное основание порядка, который хотели ниспровергнуть, — подлежит особому исследованию.
Великий князь Михаил Павлович сам подсказал, что должно было бы объявить солдатам при двойной присяге, а не то, что вести за Константина.
Одним из препятствий при соображении военных действий 14 декабря было нерасположение членов Южного общества, очень многочисленных в Петербурге, оказать содействие Северному обществу, хотя надеялись увлечь и их, если в начале восстания дело пойдет успешно. В одном Кавалергардском полку, главном из конных полков, было два полковника и 14 человек офицеров членов Южного общества, несмотря на это, он считался на противной стороне. На общих совещаниях, бывших преимущественно у Оболенского и Рылеева как тогдашних директоров Северного тайного общества, по соображении данных обстоятельств в тогдашнее время, предназначено было привести в исполнение общий план следующим образом:
Начать восстание с Гвардейского экипажа, Московского и Лейб-Гренадерского полков. Этим войскам, как вполне надежным, открыть и настоящую цель переворота.
Гвардейский экипаж, взяв свои орудия, должен был отправиться в казармы Измайловского полка, с которым состоял в одной бригаде и был дружен. Своим появлением он должен был заставить Измайловский полк объявить себя также на стороне восстания, чего тем легче было ожидать, что этот полк особенно не любил великого князя Николая Павловича и что из числа офицеров очень многие были членами тайных обществ.
Московский полк по произведении восстания должен был явиться пред полки Семеновский и Лейб-Егерский, которых казармы находились вблизи Московского полка, и заставить их перейти на сторону восстания.
Финляндский полк надеялись побудить к восстанию самостоятельно, так как в этом полку было достаточно между офицерами членов общества, и притом очень энергичных.
