Последние годы в Петровском заводе

Но между тем как правительство поступало относительно нас так недобросовестно и придирчиво, оно, с другой сто­роны, само же выказывало, что уже не придает ни пре­жнего значения, ни важности своим действиям относи­тельно нас. Это обнаруживалось разными обстоятельства­ми; через то его действия имели вид чисто одного недо­брожелательства и личной неприязни, как не оправдывае­мые уже никакими, даже и ошибочными, политическими опасениями.

Что правительство не придавало уже прежней важности должности или месту коменданта, — это выразилось во-первых, мнением, лично высказанным государем насчет Лепарского, а во-вторых, подчинением коменданта гене­рал-губернатору Восточной Сибири.

В 1834 году один из плац-адъютантов отправился в от­пуск в Россию и, находясь в Петербурге, должен был при разводе представляться государю, который при этом спро­сил его о Лепарском в таких выражениях: «А что, стари­кашка шевелится еще?» Когда Лепарский узнал о том (а скрыть этого плац-адъютант никак не мог, потому что тотчас разнеслось по Петербургу, и для многих, жадно ловивших каждый намек, служило добрым предзнамено­ванием), то ужасно обиделся и говорил нам: «Вот он ка­ков. Когда я был ему нужен, то хоть бы в тех же летах (не в три же года я так состарился), он давал мне чины и звезды*, а теперь смотрит на меня, как на старую тряпку, которую можно и выбросить».

Владимира 2-й степени со звездою Лепарский получил за перевод нас из Читы в Петровский завод, как будто за какой-либо важный поход.

Что же касается до подчинения коменданта генерал-губернатору, то оно проведено было особыми обстоятель­ствами, и обидное для коменданта было только то, что его место потеряло с независимостью и прежнее значение, и он должен был подчиниться даже младшему его в чине.

Когда по проекту Сперанского Сибирь была разделена на Западную и Восточную, то в последнюю был назначен генерал-губернатор из гражданских Александр Степанович Лавинский; и это могло быть сделано потому, что военная часть подчинялась корпусному командиру, который в то же время был и генерал-губернатором Западной Сибири. По дальности расстояния корпусной командир никогда не мог приезжать в Восточную Сибирь для инспекции. Поэтому-то, в отвращение этого неудобства, и составилось предположение, что не лучше ли и в Восточную Сибирь назначить генерал-губернатора из военных и подчинить ему находящиеся в ней войска на правах корпусного команди­ра? А так как между тем Лавинский настаивал на необхо­димости подчинить ему и комендантское управление, то и нашли, что с назначением генерал-губернатора из воен­ных обе цели могут быть достигнуты разом.

Впрочем, когда после Лавинского назначен был гене­рал-губернатором генерал-лейтенант Сулима с назначени­ем его и командующим войсками, то ничего еще неизвес­тно было не только о подчинении ему коменданта, но и о праве генерал-губернатора посетить каземат, к чему не был допущен Лавинский; и Лепарский, когда заслышал о на­мерении Сулимы ехать в Петровский завод, храбро твер­дил, что без особого высочайшего повеления он и Сулиму не допустит в каземат. Вследствие всего этого и разыгра­лась перед нашими глазами, по приезде Сулимы, следую­щая забавная сцена: Лепарский в полной форме и орде­нах, со всем своим штабом, поместился перед воротами каземата, наглухо запертыми. Сулима со своим штабом на­правляется прямо к воротам. Лепарский останавливает его вопросом: «Что угодно вашему превосходительству?» — «Мне надобно осмотреть каземат и опросить государствен­ных преступников». — «По инструкции моей, без именно­го высочайшего повеления я никого не могу допустить в каземат», — возражает Лепарский, показывая инструкцию, подписанную государем. «А я имею высочайшее поведе­на _ отвечал ему Сулима, подавая бумагу, — по кото­рому каземат и вы сами подчиняетесь вперед моему управ­лению».

Лепарский внимательно прочитал указ, сделал словес­ный рапорт о благополучии, подал знак, ворота раствори­лись, и Сулима вступил в каземат как бы каким-то побе­дителем с явно торжествующим видом. Лепарский смирно следовал за ним, усиливаясь сдерживать в себе очевидную досаду. Лепарский чувствовал себя глубоко оскорбленным, и можно сказать, что с этих пор он решительно перешел на нашу сторону в том отношении, что, забыв прежнюю осторожность, охотно и непочтительно разговаривал с нами об «Его» неблагодарности». «Я был полковником, — гово­рил он, — когда «Он» доверил мне, по его собственному выражению, самый важный пост в России. Что же? Разве я не разрешил задачу вполне так, как он хотел? Восемь лет я сохранил спокойствие, и не было ни одного неприятно­го для Него и несчастного случая. Я терпел даже, когда на меня сваливали они свои вины. А теперь я генерал-лейтенант и с такою уже опытностью в деле, а мне не доверяют докончить дело, когда уже половина вас только осталась, а подчиняют равному мне по чину человеку, притом не­опытному, который на первом же шаге споткнулся и выс­тавил себя смешным».

Здесь Лепарский намекал на одно действительно забав­ное приключение при вступлении Сулимы в каземат. В са­мом деле торжествующий вид его, с каким он вошел в каземат, продолжался недолго. Надо сказать, что вообще все эти приезжавшие господа чрезвычайно смущались при виде нас. У иных это, конечно, происходило и от похваль­ных чувств, только вследствие ошибочного, обычного по­нятия о несчастии, но у большей части от сознания наше­го нравственного превосходства и той жалкой роли, ка­кую они сами играли. Как бы то ни было, но Сулима, увидя нас на внутреннем дворе, совсем потерялся и, на­ткнувшись на перила, которыми была огорожена решетка сточной трубы, остановился и занялся ни к селу ни к городу этим ничтожным предметом, ясно выказывая сво­им замешательством, что не знает сам, что делает, и тем еще более обнаруживая то смущение, которое старался скрыть.

«Это, верно, у вас колодезь», — сказал Сулима, не со­образив, что каземат стоял вплоть возле реки и на болоте.

«Нет, тут решетка для стока воды в яму», — отвечал комендант.

«А, тут сточная труба, ну, это хорошо», — сказал тот и видимо не знал, что ему дальше говорить и делать. Все очутились в неловком положении при таком пустом и глу­пом разговоре. Сулима стоял несколько минут, перемина­ясь с ноги на ногу, поглядывая во все стороны и все не решаясь подойти к нам. Наконец, как будто вспомнив что-то и обратясь к коменданту, сказал: «Вот видите ли, я хочу сделать нечто вроде инспекторского смотра; а вы зна­ете, что при этом начальникам быть не следует».

Комендант насупился, приложил руку к шляпе и от­правился со всем своим штабом на гауптвахту. Сулима по­дошел к нам и, раскланявшись, спросил, как спрашивают солдат, не имеем ли мы какой жалобы на начальство и «все ли выдавали нам, что следует из казны?»

Мы засмеялись и молчали. Сулима еще больше сконфу­зился и опять повторил: «Пожалуйста, господа, если у вас есть жалобы, то говорите откровенно».