Мой иркутский знакомый скажет: — Сейчас вновь слухи пошли об Александровке, как о проклятом месте. Вслед за летним ураганом, который перевернул там вверх дном кладбище, новая напасть…

Родники вовсю забили. По улице Дзержинского вода в погребах появилась. Картошку негде хранить. Подсчитали их число и… ужаснулись. Тринадцать родников вышло. Будто — привет от черта. Старики говорят: то ли «железный Феликс» о своем пребывании здесь напомнил, то ли свыше знак — за уничтоженную церковь…
Вспомнилось, как возвращались мы из Усть-Уды вместе с писателем Валентином Распутиным. Дорога была долгой. Полдня в пути. Но из всех промелькнувших селений только одно удостоилось упоминания:

— Сейчас Александровское будет, — предупредил он. А неунывающий попутчик Костя Житов пояснил: — Страшное место. — Но увидев мое недоумение, стал напоминать слова из песни: — Далеко в стране Иркутской, между двух огромных скал… Обнесен стеной высокой… Александровский централ. — И добавил для полной ясности: – Главная каторжная тюрьма.

…Никаких «двух огромных скал» в Александровском никогда не было. В песню это преувеличение вставили для красного словца. Примечательно, что фольклор каждый раз подстраивался под новые времена. Слова в песне менялись. Даже строка «А хозяин сему дому - Сам Романов Николай» — переделывалась с приходом нового правителя. Точно так же, в зависимости от эпохи, менялись и оценки бывших обитателей казенных домов со стороны власти.

Рассказывая о начальном периоде истории села, нынешние александровцы употребляют два ключевых слова: водка и декабристы. Объяснение этому простое: каторжане работали на местном заводе, производившем государственный самогон.

А среди самых известных преступников хронологию открывали участники военного путча 1825 года. Названные впоследствии «декабристами».

Возле ручья Сарафановка спрашиваю александровских пацанов об этих знаменитых каторжанах.

— Они – герои… Хотели, чтобы народ счастливо жил, — уверенно отвечают мальчишки.

В детях лучше всего отражается скрытое миросозерцание взрослых. Мальчишки говорят о той «правде», которой их научили в школе. Но «правда» эта — советская. Была еще царская. Какая сейчас?

Впервые за долгие времена появилась возможность в открытую посмотреть на мир без ущербного идеологического дальтонизма. Но потребности в этом у подавляющего большинства — не возникает. По-прежнему остается очень близорукий взгляд на нашу историю.

Александровские старожилы, смеясь, рассказывали мне, что во времена винокуренного завода, напившихся до беспамятства подневольных подвергали наказанию по особенному признаку. Если упавшего бедолагу находили лежащим головой в сторону завода – делали снисхождение. Если в сторону Иркутска, то наказывали жестоко, так как усматривали в его действиях попытку к побегу. Очень символичный подход. Не важно, в каком состоянии. Важно – куда головой.

ВРЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕК

История Александровского крепко связана с пребыванием здесь «первого декабриста» Владимира Раевского. Хотя ссылку он отбывал по соседству, в Олонках, но сюда наезжал очень часто. Учителя рассказывают о том, как он способствовал просвещению дикого края. О построенной им школе… Дальше – молчат. Не сообщают ученикам основополагающие подробности. Потому что не укладывается его предпринимательство в идеологическую схему.

Ссыльный Раевский был откупщиком. Обеспечивал Восточную Сибирь водкой. На этом и заработал хорошие деньги. В одной иркутской книжке затронули эту тему очень своеобразно, написали, что он «приучал крестьян к культуре винопития». А у Раевского брат спился и пустил по миру наследственное имение. Сын по пьянке убил человека.

Да и к событиям на Сенатской площади Раевский никакого отношения не имел. Был посажен в тюрьму почти за четыре года до этого. В Сибирь его отправляли по отдельному приговору. В документах это, кстати, зафиксировано четко: «Майор Раевский хотя по удостоверению Комиссии и не принадлежал к составленному после 1821 года злонамеренному обществу, почему и дальнейшее об нем исследование по Комитету о государственных преступниках прекращено было, но за всем тем собственное его поведение, образ мыслей и поступки… столь важны, что он по всем существующим постановлениям подлежал бы лишению жизни…»

«Музей первого декабриста» открыли в советское время. Существует он и сегодня. За что же пострадал майор Раевский?

История эта начиналась в Молдавии. В его родном Камчатском полку командир роты капитан Брюхатов нагло обворовывал своих подчиненных, продавая солдатский провиант. Один из унтер-офицеров попытался противодействовать этому. Брюхатов отдал команду побить его палками. Во время выполнения приказа произошел небольшой бунт: не дали совершиться произволу и палки у исполнителей отобрали. Несколько солдат, в нарушение устава, пошли жаловаться на капитана высокому начальству. Возмущенный генерал Орлов разжаловал Брюхатова. Четырех «бунтарей» тоже наказали примерно: их до смерти засекли кнутом.

Спустя месяц недовольство выплеснулось в другом полку, опять же по причине учиненной физической расправы.

Информация дошла до Петербурга. Высшая власть недвусмысленно намекнула, что нужно искать зачинщиков среди вольнодумцев. После этого в поле зрения и попал майор Раевский, который по разрешению начальства организовал для служивых людей школу по английскому образцу. Донесли, что Раевский неодобрительно отзывался о некоторых командирах. «Панибратствовал с солдатами»: заводил разговоры с рядовыми о чести, достоинстве, свободе и конституции.

В общем, нашли человека «с головой не в том направлении». За что и посадили майора в каземат «для разбирательства». Длилось оно… почти шесть лет. Временами о Раевском просто забывали. А он, убежденный, что «унижение паче гордости», напоминал о себе обличением начальства. Описывал факты «неуставных отношений», тех самых, о которых и сегодня вынуждена говорить вся страна, но только по современным случаям. Теперь это называется «дедовщиной». Корни у этого явления глубочайшие. Солдаты тысячами гибли в царской армии. Из-за издевательств убегали сразу десятками, в том числе и за границу. В Турцию, например.

«По случаю непомерных побегов, — писал следователям Раевский, — делал я исследование и в 5-й егерской роте нашел нижеследующее: 1) господин поручик Андриевский следуемую казенную дачу провианта нижним чинам продавал, от чего люди терпели ощутительный голод…2) Босиком зимой заставлял людей маршировать на дворе. 3) Производил неумеренные и жестокие побои. 4) Подходя к роте, он иначе не называл солдат, как «подлецы, «я из вас все жилы и кишки вытяну на молдаванское мотовило»…»

Вот еще одно сообщение: «34-го егерского полка поручик Палешко ...взял несколько молодых офицеров, напоил их, вломился ночью в квартиру Алексиано, забил ему рот, закрутил голову простынем и бил его кулаками и палками до тех пор, пока молодой и слабый офицер не потерял чувств. И этому Палешко обещано покровительство от начальства гласно». И далее: «Дивизионный начальник 17-й дивизии (Желтухин), подъехавши к 1-му батальону 34-го егерского полка, батальонному командиру сказал: «Сдери с солдат шкуру от затылка до пяток, а офицеров переверни кверху ногами — не бойся ничего, я тебя поддержу». Вот законы! И майор Гимбут в точности исполнил приказание сие».

Но только факты эти следователям были не нужны. Знали ли о них военачальники? Сохранилось одно из частных писем генерала Сабанеева: «Полюбуйтесь приказами генерала Желтухина: они дышат крагами, киверами и проч. Великий боже, ужели в целой империи не найдется человека, который хотел бы и мог открыть пред государем истину, которую рабы-льстецы пред ним затмевают. Нельзя без сердечного сокрушения видеть ужасное уныние измученных солдат».

А сам государь в это время, не чувствовавший поддержки снизу, не мог решиться на кардинальные перемены сверху. И тоже обращался к Богу. Все ждали правильных действий. От друг друга.

Раевский не ждал. Сам не творил произвол. И не давал творить его другим. Был человеком с честью. Уважал себя и достоинство своих подчиненных. Но именно это качество никогда не было свойственно российской власти. Подобные Раевскому люди всегда вызывали подозрение. Потому что, чем больше неправедного, тем заметнее становятся праведники.

Когда Раевского посадили в тюрьму, несколько офицеров-однополчан устроили праздничную попойку. Ничто теперь не мешало их произволу.

Здесь нужно отметить, что и в Сибири дворянин Раевский, опущенный до нижнего сословия, защищал крестьян. В открытую выступал против несправедливости местных чиновников. За что и здесь с избытком хлебнул лиха.

Перед вынесением приговора Раевскому предложили покаяться и, по сути, закрыть дело. Он – отказался. И получил пожизненную «подорожную» от высшего государя: «…насчет его находя приговор Комиссии не соответствующим обнаруженным преступлениям, его высочество полагал бы оного майора Раевского, лиша чинов, заслуженных им ордена Св. Анны 4-го класса, золотой шпаги с надписью «За храбрость», медали «В память 1812 года» и дворянского достоинства, удалить как вредного в обществе человека в Сибирь на поселение».

Как тут опять не вспомнить, то яростное возмущение генерала в отношении вора и истязателя Брюхатова. Крику было много. Наказали капитана тихо: разжаловали на год в рядовые. Вредным в обществе его не признали. Головой он был в нужную государству сторону.

Но как быть теперь с Раевским? Если он не декабрист и не революционер. Нужен ли музей его имени? Еще как нужен. Только без советских ярлыков. Музей порядочного человека.

По поводу моего предложения один из научных сотрудников в Иркутске скажет: «Через край вы хватили. Не нужен такой музей. Порядочных людей в России много». Это — правда. Только о подлецах от дедовщины, например, сообщают сегодня постоянно. О честных офицерах — молчание. Будто до сих пор они на выселках у государства.

И не стоит бояться рассказывать в Александровской школе о водочном предпринимательстве Раевского. Откупщиком он стал по просьбе крестьян. Знали, что не обманет. Во лжи замечен никогда не был. И в этом было его принципиальное отличие от декабристов, которые обманом подставили тысячи солдат под смертоносную картечь. Но факт этот до сих пор усиленно ретушируется.