А на безлесном острове Хухан в уникальнейшей птичьей колонии изнывали от жары черные, как смоль, птенцы бакланов.
Над теми, что поменьше, взрослые птицы расправляли крылья, и получался своеобразный зонтик. Тем, кто постарше, спрятаться от солнечного удара было некуда, и они вибрировали своими подклювными мешками, обмахиваясь ими, словно веерами. И ловили каждое дуновение ветерка, поворачиваясь ему навстречу, словно флюгеры.
Лучше всего, казалось, чувствовали себя чегравы и реликтовые чайки. Оба краснокнижных вида образовали здесь добрососедскую колонию. Причем реликтовые чайки очень доверчивы, а красноклювые чегравы – агрессивны. За несколько сот метров они начинают пикировать на непрошеного гостя с визгливыми, угрожающими криками. Беда — в другом. Гнездовья располагаются на мыске. И при сильном шторме, волна может полностью уничтожить появившееся потомство. Такое бывало уже не раз. А у реликтовой чайки хуханский пятачок – единственное место гнездования в России. Причем эта малочисленная птица настолько еще не изучена в мире, что до сих пор никто не знает, откуда она прилетает в Даурию.
А вот птенцы серых цапель умирали от жары прямо на моих глазах. Для большинства из них наступившее пекло было за гранью возможного. Возле каждого гнездовья лежали печальные жертвы предыдущих дней. И такое здесь тоже не редкость. Очень уж климат в заповеднике по российским меркам необычный – экстраконтинентальный. Не Сибирь, а будто – Африка.
Из всех стран СНГ только в российской Даурии сохранились наибольшие площади нераспаханных земель. Да и сама степь здесь особенная. Она не похожа ни на какую другую. Например, в Хакасии климат тоже своенравный, но близость Саянских гор хоть изредка, но обязательно дает влагу. Комфорт канских степей поддерживается таежным окружением. Даже засушливые бурятские пространства не остаются забытыми влажным дыханием Байкала. А у даурской степи родная тетка — монгольская пустыня. От нее, даже в хороший год, дождевой тучки не дождешься. Последнее отберет.
В Даурии, как мне показалось, даже небо не успевает остыть за ночь от дневного зноя. Озаренная сумрачность все время толкается с теменью на небосводе. Летние ночи короткие и тайные. Звуки почти не слышны. И утром совсем нет росы.
БРУСЧАТКА ИЗ КАРАСЯ
Единственное отдохновение в этих местах – бессточные Торейские озера. Тоже – природный уникум. Барун-Торей и Зун-Торей разделяет только узенькая перемычка с протокой. Чтобы побывать на их самых дальних берегах – требуется проплыть более шестидесяти километров по белесой содовой целебной воде.
Первым из натуралистов здесь побывал знаменитый Паллас. Но озер в 1772 году он не нашел. Позже приезжали другие исследователи и восхищались огромным Даурским «морем» и невероятным количеством обитающей здесь рыбы. Но проходило время, и новые очевидцы не обнаруживали степного оазиса на обозначенном месте.
Теперь точно установлено: озера — вовсе не призраки. Каждые 30-40 лет они пересыхают и вновь наполняются водой. Последний раз дно Барун-Торея оказалось выстлано серебристой «брусчаткой» — четверть века назад. Тогда сотни тонн рыбы лежало с открытыми ртами в горько-соленой жиже. Сейчас вновь наступает такой же кризисный период. Уровень воды падает. Карась начинает замерзать зимой в мелеющих ямах, и весной волны выбрасывают его на берег. Сам видел десятки километров отмелей, усыпанных такой таранкой.
Рыбы здесь очень много, и она ходит огромными косяками, будоража водную гладь. Километровый бурун стоит, как от моторной лодки. Раньше карасей можно было ловить, но изменились законы, и заповедник потерял право выдавать населению подобные разрешения. Чтобы не оказаться в положении «собаки на сене» директор Александр Бородин с большим трудом оформил документы на возвращение прежнего положения. А заодно значительно увеличил охранную зону заповедника.
Сегодня она уже составляет 92 тысячи гектаров. Но дзерен расширяет свое местообитание и выходит за границы подвластной заповеднику территории. Поэтому Бородин сам договаривается с властями четырех районов, десятками других землепользователей, чтобы те дали согласие на новый статус. В обмен на такую подпись некоторым фермерам и депутатам приходится обещать будущий приоритет в выдаче лицензий на лов рыбы. Вот такой бартер во имя спасения сибирской антилопы.
Об Александре Бородине мне говорили: честный, порядочный человек. Чтобы не взять грех на душу, я по этому поводу опросил многих людей. Пожилой инспектор Юрий Хышов, или Семеныч, как его здесь все называют, сказал: «Пиши смело. Мы же его тоже проверяли. Не специально. Так получилось. Ехали один раз коллективом, ну и стали уговаривать: давай на обед косулю подстрелим? Никто ведь не узнает. А Палыч сразу возмущенным стал, рубанул: нельзя! Ему говорят: ну хоть хурду (по-бурятски – тощую) утку, можно? — Нет — кричит. — Нельзя! — Так и остались голодными. Ну а потом поняли: по каким принципам сам живет – того и от других требует».
ДВА ДНЯ СУРКА
По темноте, задолго до восхода солнца, еду с молодыми инспекторами Евгением Бородиным (однофамилец директора) и Сергеем Моториным снимать тарбагана. Наш путь лежит на Ходонята. В свете фар постоянно прыгают «забайкальские кенгуру» — тушканчики. Прямо из-под колес взлетают красивые монгольские жаворонки. Увидели и еще одного краснокнижного представителя — даурского ежа.
Посвятивший несколько лет изучению этого колючего ушастика Вадим Кирилюк выявил любопытный факт. Когда в конце лета на вечнозеленой эфедре поспевают красные ягодки, даурский абориген мимо них не пробегает. Ягодки эти – особые, возбуждающе-тонизирующие… Так что хмельные ежики бывают не только в анекдотах, но и в природе.
Один профессор, как мне рассказали, увидев заросли эфедры, – не мог поверить своим глазам. Для ботаника подобное – редчайшее самородное месторождение. А через год к этому растительному «клондайку» пробралось стадо баранов. Без научных восторгов они так «натонизировались», что ушли только тогда, когда от эфедры не осталось ни ягодок, ни кустиков. Случилось это в охранной зоне. А там, в отличие от заповедной территории, скот пасти не запрещено. Да и какой с барана спрос?
С инспекторами заповедника ездить одно удовольствие. Водители они очень хорошие. Умеют ночью подъезжать к браконьерам с погашенными фарами. На полном ходу следы своей машины от чужой отличают. При необходимости стреляют в погоне из карабинов. Один такой случай я и застал. Нарушителей они догнали. Хотя те не останавливались даже на предупредительные выстрелы. Но убегавшие оказались… наркоманами, приезжавшими за дикорастущей коноплей. А с них спрос как… Штраф им выписывают, но все повторяется заново. Причем коноплю в заповеднике по закону уничтожать нельзя – естественная среда обитания. Вечное противостояние.
Со съемками краснокнижного тарбагана вышел казус. Инспектора привезли меня на вершину холма к колонии сурков. Парней я попросил уехать подальше, чтобы даже случайно машина не попала в поле зрения объектива. Они расположились в низинке, задремали. Но будильником для них стал тарбаган. Он появился перед машиной и стал насвистывать свою утреннюю песенку. А «моя» колония оказалось нежилой. Но возле нее я просидел, как истукан, пять часов кряду.
На следующее утро произвели смену позиций. Сурок появился часа через два. Сонно посмотрел на меня… Я, затаив дыхание, на него. А он тут же нырнул в нору и был таков.
Инспектора мне посоветовали надеть какой-нибудь экстравагантный костюм и привлечь внимание. Розыгрыш, подумал я, и состроил понимающую ухмылку.
Вернувшись домой, прочитал о древнем способе монгольской охоты на тарбагана. Оказывается, нужно надеть яркий костюм, маску с заячьими ушками на макушке и устроить перед сурком чуть ли не ритуальный танец. По описаниям, любопытные тарбаганы собираются всем семейством и не могут оторвать глаз от такого представления…
ВЕРБЛЮД НЕ ПРОПАДЕТ
Мне уже не раз приходилось бывать в наших заповедниках и национальных парках. И во многих из них уже не редкость, когда инспектор добывает то, что сам же и охраняет. Объяснение такой имитации деятельности всегда одинаковое: мизерная зарплата. В Даурском заповеднике деньги получают такие же, а охрана на высоком уровне.
Можно в качестве доказательства эффективности их работы привести данные по птицам, например, по доверчивому гусю-сухоносу, которого выбили по всей России, а у них на озере – огромная стая. Но лучшим показателем является, даже не дзерен, а косуля, обитающая в заповедном Цасучейском бору, который начинается за околицей райцентра. Здесь ее, по официальным учетам, в 10-20 раз больше, чем в других районах Читинской области. А можно привести очень характерное высказывание жизнерадостного тэмэнщика (пастуха верблюдов) Мунко Данпилова: «Я за стадо в охранной зоне заповедника спокоен. Ни один верблюд не пропадет. А из Тувы приезжали, так рассказывают, что воры там беспрепятственно скот через государственную границу угоняют. Получается, что у нас здесь настоящий порядок!»
Сказав это, Мунко пришпорил коня и поскакал по хребту Голубой сопки навстречу огромнейшему стаду верблюдов… Больше такой экзотики в России вы нигде не увидите. Верблюды и антилопы в Сибири!
…Не так давно приезжал в Даурию один известный японский ученый. Жил в заповеднике и все причитал: «У вас же здесь – не просто красота! Золото! Что же вы это никак не цените?! Уникум!»
Даурский заповедник действительно гордость России. Только у нас об этом мало кто знает...
Читать дальше"Не все на Руси караси..."
ВНИМАНИЕ!
