— Хотелось бы услышать от вас правду об использовании труда заключенных на урановых рудниках. Действительно ли туда направлялись «смертники»?
— Это расхожая выдумка. Ни один заключенный в урановых шахтах не работал. Их использовали только на поверхности. В сталинское время «зэки» иногда работали под землей. Но на Стрельцовском месторождении – никогда. В Краснокаменске были задействованы осужденные из числа убийц, насильников, грабителей с отягчающими обстоятельствами… Особорежимный лагерь. Вот это – правда. Знаю это не понаслышке. По долгу депутата местного горсовета я одно время возглавлял наблюдательную комиссию за режимом в лагерной зоне Приаргунского уранового комбината.
— Есть еще одна скрытая страница истории: самоубийства среди «урановых людей». Почему они уходили из жизни таким путем? Тем более что многих из них вы хорошо знали лично…
— Когда работали — все было, как натянутая струна. Экстремальные условия. А в напряженной работе лучше всего проявляется стиль руководства. К сожалению, он во многом был крайне безнравственным. А чванство и хамство командиров производства приводит к равнодушию подчиненных и… к трагедиям.
Директор комбината Дмитрий Петрович Бобрицкий пустил пулю в висок, не выдержав хамовитости «верхов» и склок местных чинуш. Георгий Семенович Куценко, главный инженер Степного уранового объединения не принял перестройку. Вскрыл вены. Полоснул ножом по своей судьбе.
Константин Александрович Метцгер, начальник геологических партий, авторитетнейший и самостоятельнейший человек. Дважды представлялся к званию Героя, но из-за анкетных данных так и не получивший достойного признания. Накинул Костя петлю на шею.
Сережа Соколов, бывший начальник шахты, великолепный горняк. Неоднократно «на отлично» выполнявший правительственные задания. Но когда его представили к ордену – вычеркнули из списка. Эту низость никогда не понять. Он выбросился с балкона своей квартиры в Краснокаменске…
Были и другие талантливые, яркие руководители, которые ушли подобным путем. Причины те же самые – нечеловеческие отношения. Но даже многие из тех, кому ставили диагноз «инфаркт сердца», на самом деле погибали от инфаркта души. Мы сами порой не замечали в бешеной скачке к урану потери своих друзей.
В конечном итоге безнравственность в стране дошла до сверхмасштабности. Предательство и растаптывание отдельных личностей переросло в великое предательство партийной верхушкой миллионов своих идейных соратников и всех граждан. Только нужно помнить, что власть – тоже из народа.
И поэтому я часто спрашиваю себя: что же с нами происходит? Какая червоточина сидит в нас? Куда идем?
— В этой «бешеной скачке к урану» вы непосредственно соприкасались с радиоактивностью…
— Вы прямо спрашивайте: знали ли ребята, что они облучаются и принимают большие дозы? Я в печати даже встречал, мол, ничего они не знали. Их правительство обманывало, и они были в полном неведении. Неправда! Знали. Знали, и сколько норма, и сколько рентген на самом деле мы хватали. Мы же непосредственно работали с ураном и были специалистами в этом деле. Но кому-то надо было это делать. Работали часто в жутких условиях. Поначалу без вентиляции. Прекрасно понимая, на что идем. Просто был настоящий энтузиазм в работе и огромное желание выполнить поставленную задачу. Мне самому приходилось находиться в условиях, когда излучение составляло 500 тысяч норм. И я это знал.
Лев Николаевич Лобанов, главный геофизик уранового комбината, бледнея от негодования, мог выскочить из машины и поднять, выпавший из самосвала кусок огромной процентной урановой руды. И, положив его в багажник, отвезти на специальную площадку.
В своей записной книжке он отмечал полученные им дозы облучения за весь период его деятельности в Польше, Румынии, Средней Азии и на Приаргунском комбинате. Я смеялся и спрашивал:
— Лева, а когда кончина твоя просматривается?
Он однажды открыл свою книжку и ответил:
— В пятьдесят лет!
В этот роковой срок он потом и умер. Сейчас его могила самая ухоженная в центральной части Краснокаменского кладбища.
— Вам дорог Краснокаменск?
— Как родной.
— Вам приписывают авторство названия этого города уранщиков …
— В 1963 году открыли первое месторождение. Вокруг – безводная степь. В 1965 году я написал на колышке карандашом «п. Краснокаменск». Был там примечательный камень с лимонитовыми натеками, который в лучах заходящего солнца становился красноватым. Так и закрепилось это название. А уже к 1969 году был построен город. Вот такие тогда были темпы работ.
Только геологи были далеки от созданного комфорта. Мы дома, по сути, и не жили: то крайний Север, то голые степи… Палатки, балки, таежные домишки. Жизнь на потом. А после чернобыльской катастрофы все, что было связано с ураном, стали несправедливо «выкрашивать» в черный цвет. Не случайно уранщик Юрий Козаченко произнес: «Пусть нас считают рабами, но мы строили Храм».
— Как вы сегодня оцениваете положение дел в урановой геологии и в его промышленной добыче?
— Мы вывозим сейчас из России больше урана, чем добываем. Хотя известно, что кроме Стрельцовского рудного поля, на территории страны других крупных рентабельных месторождений урана практически нет. Причем самое ценное мы с него уже взяли. А то, что добываем, покрывает наши нынешние потребности лишь процентов на двадцать. То есть сейчас мы используем и вовсю распродаем наработанный уран, который получили в прежние полвека. А американцы его во всю скупают. Поступая очень дальновидно, потому что весь мир стоит на пороге энергетического кризиса. У нас есть государственная программа о дополнительной добыче урана. Но… Недавно мне позвонил из ВСЕГЕИ, замечательный геолог Сергей Владимирович Бузовкин, и я ему такой же вопрос задал, как и вы мне. В ответ услышал: «Если сказать, что плохо, то это будет слишком оптимистично».
— Со ссылкой на вас мне рассказали удивительную историю о том, какой неожиданный поворот мог произойти в судьбе Байкала…
— В районе знаменитого озера есть радиоактивные аномалии. Я сам их проверял на Ольхоне. Но только вредности для человека они никакой не представляют. Маленькая концентрация.
Началось рассмотрение геологических проектов в районе Байкала. Михаил Владимирович Шумилин, главный геолог Главка, выслушав внимательно все аргументы в пользу разворота работ, откинулся на спинку стула, обвел всех пристальным взглядом и рассудительно произнес:
— Проект составили хорошо и обоснованно. Рудопроявление урана имеется. Месторождение, пусть небольшое, но возможно. Однако, учитывая, что сырьевая база урана для промышленности фактически создана, надо ли «рубить лес» на побережье Байкала и мутить чистую воду, которая может пригодиться потомкам? Давайте поступим так. Вы мне эту часть проекта не докладывали. Я ничего не слышал… И перейдем к рассмотрению других объектов…
Это было не только разумно, но и очень смело по тем временам. Это был образец истинно государственного подхода к делу без оглядки на «органы». Ведь найдись руководитель подобного уровня при решении «посадки» ЦБК на берегу Байкала – не было бы сегодня этой экологической проблемы.
— Владимир Петрович, о чем сейчас думаете, что беспокоит душу?
— Не так давно мне приснился сон. Будто приезжает к нам в геологическую партию начальник по режиму и восторженно сообщает: «Слушайте меня, «невыездные уранщики». Ваша секретность отменяется. Выбирайте маршрут и отправляйтесь в путешествие по миру». И почему-то все решили полететь в Хиросиму и Нагасаки. Видно, что-то екнуло в урановых душах. И я шел во сне по асфальту Нагасаки, как по «горячему пеплу», вспоминая хронику Всеволода Овчинникова: «…Взрыв не пощадил никого: ни грешников, ни праведников, ни самого Бога. Обезглавленный каменный Христос и доныне стоит среди развалин…»
Читать дальше"Не все на Руси караси..."
ВНИМАНИЕ!
