Фото Олега Нехаева. В храме.

Из разговора с послушницей монастыря Людмилой: — Я хочу вернуться назад… Нет, не в мир… В миру сейчас нет мира. Как и нет настоящей любви. Я хочу вернуться назад к себе. Стать человеком. Потому что до этого был процесс оскотинивания…

Из Томска до Нарги ходит роскошный комфортабельный автобус. Но на станции прибытия он смотрится инородным телом. Жизнь здесь жесткая, приземистая и неказистая. А иностранный автобус – мягкий, высокий и красивый. Зато примитивный паром по своему стилю идеально вписывается в местные реалии.

С виду – убогий. А по значению – непревзойденный труженик. Он выполняет связующую роль между берегами. На той стороне широченной Оби расположено необычное село Могочино. Мой путь лежит именно туда.

В попутчицах у меня – девушка. Частник, подвозивший нас «к воде», берет всего лишь десять рублей за проезд, да еще и сдачу дает своим сочувствием: «Паром будет только через час. Ох, и намерзнетесь вы, пока его дождетесь!». После «томского лета» здесь действительно какой-то «полюс холода». Впрочем, этот бывший Нарымский край, всегда славился своей студеностью.

В Могочино я уже был. Года четыре назад. Зимой. В декабре. Тогда здесь тоже был температурный экстрим. Под пятьдесят градусов мороза.

Река встала только ночью. Местные дали категоричный совет: «Определяйтесь на ночлег и ждите. Дороги на ту сторону – нет. Здесь под водой бьют ключи. Если пойдете сейчас по льду – запросто провалитесь в полынью». И в этот момент я увидел две фигурки. Они устало шли от реки к остановке и тащили за собой маленькие саночки с поклажей.

Заиндевелый дед посадил девочку в автобус. Помахал ей рукавицей и тут же отправился в обратный путь. Я попросил его стать моим проводником. Он кивнул, не сказав ни слова.

Мы шли молча. В некоторых местах было слышно, как под ногами потрескивал лед. Ближе к середине реки дед впервые обернулся и спросил: «А ты к кому идешь?». На мой ответ он отреагировал резко и злобно, быстро завершив свой монолог хлесткой фразой: «Вражье отродье!». Затем ругнулся и побежал от меня, как черт от ладана. Догнать его я не смог. Он – налегке, а у меня на плече сумка с тяжеленной фотоаппаратурой. Пытался идти по его следам, но их тут же заметало поземкой. Бросил меня дед. На полпути.

…Приплыл паром. По его отпавшей «челюсти» мы взобрались на палубу. И тут же нам навстречу бросился тот самый озлобленный дед. Выскочил будто из засады с широко расставленными руками. У меня внутри все содрогнулось. А он сгреб в охапку девушку и радостно воскликнул: «Заждались мы тебя! Родна ты наша!» Затем притащил из мотоцикла тулупчик и заботливо накинул его на свою долгожданную внучку.

Фото Олега Нехаева. Меня дед не узнал или не хотел узнавать. Но, если бы он спросил: «К кому я?», то, как и в прошлый раз, мне бы пришлось ответить: «В монастырь». А к нему здесь отношение крайне не однозначное. Эта духовная обитель, как будто специально была создана в сибирской глубинке, чтобы на ограниченном жизненном пространстве зримо проявились взаимоотношения государства, Церкви и общества.

В разных местах я специально спрашивал монахов о количестве прибывающих паломников в последние годы. Необъяснимо, но искомой взаимосвязи -- не было. А по логике она должна была быть.

Стало уже аксиомой: если глава государства играет в теннис или катается на горных лыжах – возникает стремительный рост последователей по всей стране. Но в духовной сфере -- все глубже и непонятнее. Пример для подражания не работает.

Владимир Путин, как президент России, после посещения Ипатьевского монастыря оставил символическую запись: «…С его возрождением будет связано и возрождение России».

Только для могочинского деда, подобный путь выглядит гибельным. А исходит он из собственной практики. Монастырь смотрится прямо в окошко его дома. В соседней избе живут самые настоящие «церковники». Причем, дед по своим взглядам – не исключение из общего ряда. Местные, в построенный храм, почти не ходят. А спроси их о вере и в подавляющем большинстве ответят: «Православные!» При этом храм не пустует. В нем постоянно молятся другие прихожане. Такие же православные. Но иные.

makovkiМонашество в Советском словаре характеризовалось как зародившаяся «форма пассивного протеста против бесчеловечных условий жизни, как жест отчаяния и неверия в возможность изменить эти условия».

Олег Нехаев русский роман

ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ФАКТ

Фото Олега Нехаева. Монастырь здесь смотрится, как кремль.На фоне местной приземистой застройки могочинский Свято-Никольский женский монастырь смотрится величественным сооружением. Купола двух его храмов видны за несколько километров.

Первые работы здесь начали в 1989 году. Под началом монаха Иоанна (Луговских). С горсткой подвижников. С чистого листа.

Нынешняя настоятельница монастыря монахиня Ирина (Селиверстова) никогда не забудет тот тяжкий период, потому что сама не верила в осуществление задуманного: «Могочинская общественность выступила против наших деяний. Говорили: церковь нам не нужна, лучше детский сад постройте. А лесозавод тогда еще вовсю работал. В три смены. Его директор взял и успокоил всех местных: я им бруса не дам и никакой церкви в Могочино не будет. Никогда»

Все делалось и до сих пор делается монашествующими исключительно «на пожертвования и с божьей помощью». Два раза пожар уничтожал все их труды. Сгорела даже возведенная церковь. Построили новую. Еще лучшую. Убеждены, что вскоре и на близлежащем Волоке появится Свято-Преображенский мужской монастырь. В его «штате» есть уже несколько монахов.

А сам поселок еле дышит. Лесозавод, на котором он раньше держался, растащен. Могочинцы вспоминают о нем с ностальгией. Предприятие было одним из самых мощных в стране. В поселке работали целых семь магазинов «Березка», торговавших дефицитными импортными товарами. Но могочинцы сами подпилили сук, на котором «сидели». Вырубили вокруг себя весь ценный лес километров на семьдесят. Новый теперь вырастет только лет через сто.

Banner nebo samoleti 535

Единственное развивающееся «предприятие» в поселке – монастырь. Причем, его население не ограничивается только теми, кто живет в кельях. Есть еще община «за оградой», которая насчитывает около тысячи человек. Причем едут в обитель отовсюду. В том числе из Израиля, Польши, Молдовы, Киргизии, Украины… Но большинство – сибиряки. Из их числа -- «раба Божия Наталия» -- так она сама мне представилась.

Фото Олега Нехаева. Матушка Ирина (крайняя справа) возглавляет эту обитель.– В миру любовь к ближнему – пустой звук, – уверенно говорит она. -- Грешные мы и окаянные. Каждый сам за себя. Не ведаем, что творим… Я тринадцать лет в суде проработала. Случилась беда… Нигде помощи не нашла. Никто не откликнулся. Все отвернулись. Сама в монастырь приехала и ребенка сюда привезла. И сейчас у меня все хорошо. Веру бы мне укрепить… Я – маловерная. Совсем без нее из мира пришла. А здесь живу, как у Христа за пазухой…

-- А я раба Валентина, – представляется другая трудница. -- Я много поездила по свету, как паломница. Но нигде не приглянулось. А здесь душа остаться подсказала. И живу я теперь здесь в любви и благости.

Конечно, можно объяснить уход из мира религиозным фанатизмом. Но мне пришлось побеседовать со многими, и не только в этом монастыре. Это в начале перестройки многие приходили в обитель только из-за куска хлеба. Затем пошли за духовным. Причем около половины монашествующих – с высшим образованием. Некоторые – с учеными степенями. Как мне пояснили: в монастырь не уходят. Сюда -- приходят. Те, которые "ушли", в своем большинстве, вернутся обратно. Дорога к храму начинается не с автобусной остановки.

makovkiНынешняя наполняемость монастырей – это как диагноз нравственного состояния государства и общества, в котором хрупкий интеллектуально-культурный слой безжалостно раздавливается катком экономической свободы. Появилась новая реальность, которую многие оказались не способны принять. Они в ней стали себя чувствовать ненужными и отверженными.

Своеобразным подтверждением этого является статистика. За последние пятнадцать лет у Русской Православной Церкви появилось около восьмисот новых монастырей и их подворий. Факт поразительный, потому что такого стремительного роста иноческих обителей никогда не было в нашей истории со времен крещения Руси.

Из разговора с послушницей Людмилой:

— Я хочу вернуться назад… Нет, не в мир… - говорит она мне. — В миру сейчас нет мира. Как и нет настоящей любви. Я хочу вернуться назад к себе. Стать человеком. Потому что до этого был процесс оскотинивания… Я стала как бочка с дегтем. И по крупинке, по чуть-чуть теперь все это оттираешь… Каждое мое плохое слово, движение, каждый плохой взгляд… Это – чернь… И все это нужно очистить.

Фото Олега Нехаева. Обряд крещения.— Вы нашли в монастыре то, что искали?

— Я пришла к Богу, и у меня душа наконец успокоилась. До этого, чтобы познать истину, я много странствовала. И только здесь получила радость от духовного. Это — мой кусочек рая.

— Но замки на кельях говорят о том, что не все так благостно?

— То, что открыто, может стать для мирских искушением. Чтобы не допустить до греха, иногда нужно оградить людей от соблазнов.

-- Вы здесь лишены свободы выбора. Напрочь отрезаны от информации. Можно ли такой путь назвать самосовершенствованием?

— Я очень рада, что ограждена от телевизора, книг, газет. Нет потребности. Но по благословлению нам могут позволить читать, например, Достоевского…

— И Чехова и Толстого?

— Только Алексея Толстого. Но если есть время, то читаем мы в основном духовные книги.

— Вы действительно думаете, что в миру нельзя остаться человеком?

— У меня это не получилось. Там нельзя быть свободным. Там нельзя рассказать кому-то правду. Правда мешает человеку… Твое откровение тут же используют против тебя. Нужно подстраиваться, нужно лгать, нужно льстить… Везде нужно играть себя в какой-то роли. Я не могла больше так… И иногда доходила до внутреннего крика: как же жить дальше после этого?! И в конце я стала бояться людей и делать добро… Душа закрылась.