Борис Евдокимович,— спросил я,— отчего это в моем номере гостиницы «Новый Уренгой» стояли стулья с золотыми копытцами? Потом эти пряники деревянные, а на них славянской вязью «Русь» вырезано и выжжено «Новый Уренгой», детский садик «Цветок Уренгоя»? Как это понять?
Конечно же, этим первым своим вопросом я нанес сильный удар или, лучше сказать,— положил сильное пятно на репутацию московского литератора и на журнал «Новый мир», командировавший меня на Север. Однако Борис Евдокимович оказался человеком снисходительным и даже великодушным. Он стал отвечать на этот вопрос, как будто так и надо, как будто и не заметил никакого пятна. Больше того, он сказал:
-- Вы совершенно правы. Так заведено у нас на Севере. Ведь главное-—завод сделать, завести, а потом оно пойдет вроде само по себе. Когда начали обживать эти глухие края, начали строить там первый город, мы собрали дизайнеров, пригласили из студентов-выпускников и предупредили строителей: без них, без этих дизайнеров, в новом городе не должен быть вбит ни один гвоздь, ни один кол. Такой завод завели. Даже на промышленные сооружения мы просим смотреть с точки зрения красоты, эстетики. Отсюда все и пошло. На Север должна была приехать канадская делегация, мы ждали ее. Стали строить гостиницу в Сургуте. Как? В одном журнале нашли Дом деловых встреч в Мексике. Понравилось. Тундра — не Мексика. Но едут деловые люди. Прямо по фотографии сделали чертеж. И построили. Она и сейчас в обиходе называется канадской. Ниже мирового стандарта не опускаемся. Почему? Да потому, что мы смотрим на Север не только как на разработку месторождения, добычу нефти и газа, а как на заселение Севера. С дальним прицелом. Здесь же русская земля с глубокими корнями. Этим корням нужна только крона. Посмотрите хотя бы на Тобольск, на Ялуторовск. Декабристы, Ермак, Менделеев! Вот они, корни. Эту землю надо подтянуть до уровня, а то и повыше чуть-чуть нынешней цивилизации. Это же наше будущее, полигон для роста нашей молодежи. В городах, построенных нами, средний возраст населения, в том числе и в Новом Уренгое, двадцать три— двадцать четыре года. Они должны жить, трудиться в условиях нынешнего века и должны получать от социалистических благ свою законную часть.
Теперь мне стало виднее, откуда уренгойские гостиницы, поразившие меня, «Цветок Уренгоя», библиотеки, а также стулья с золотыми копытцами. Это не прихоть одного какого-то человека. Люди должны жить на уровне века. На том же Севере, как, впрочем, и по всей трассе, кроме библиотек, магазинов, детских садов и школ — повсюду, в том числе и в Новом Уренгое, бани на любой вкус — и парные, русские, и финские сауны. Спортивные комплексы с плавательными бассейнами. В тундре, в белом безмолвии.
Эстетика и научная основа стали обязательными в нашем строительстве,— продолжал Борис Евдокимович.— Мы связаны с полсотней научно-исследовательских институтов. Помню, нам, подросткам, рассказывал академик Винтер: вот вызвал меня дедушка Ленин и говорит: вот тебе мешок денег и два солдата, не тебя охранять, а мешок с деньгами, иди, Александр Васильевич, и строй электростанцию в Шатуре, на торфе. Как известно, станцию Александр Васильевич построил. Это же совсем было не так давно. А мы сегодня протянули нефтепроводов и газопроводов на сотни и сотни километров, шесть раз можно ими опутать земной шар по экватору. Так мы растем. Так меняются масштабы.