Теоретические разногласия в декабре 1825-го

До сих пор задача моя была сравнительно легка. Я рас­сказывал о том, где сам действовал или чего был сам свидетелем. Теперь же приходится говорить о вещах, со­вершавшихся в мое отсутствие, и верный рассказ о том едва ли и был бы возможен, если б по счастью не было двух обстоятельств, которые чрезвычайно облегчили мне затруднение. Первое было то, что по недостатку решитель­ных доказательств я немедленно был освобожден по при­бытии в Петербург, как о том будет рассказано в своем месте, и до второго ареста находился шесть недель на сво­боде, что дало мне возможность узнать многое от не захва­ченных еще членов тайных обществ и вместе с тем прислу­шаться к рассказам и суждениям, когда событие было у всех в свежей памяти; второе выгодное нежданное обстоя­тельство состояло в том, что в Сибири мы содержались в общем заключении, и поэтому для меня была возмож­ность слышать все рассказы большей части лиц, участво­вавших в событиях 14 декабря. Таким образом, я имел то преимущество над обеими сторонами, что знал все, что могло быть известно каждой, а вместе с тем и то, что они не могли знать.

Нечего, кажется, распространяться для объяснений при­чин, почему как донесение следственной комиссии, так и все, что было печатано партизанами правительственной стороны, представляло дело в искаженном виде. Не говоря уже о том, что осужденная сторона была лишена и средств защиты, и свободы гласного выражения, уже самый образ действий в следственной комиссии неизбежно вел к иска­жению всего. Насилию, хитростям, обману и разным дру­гим уловкам комитета подпавшие следствию противопос­тавляли всевозможные усилия скрыть правду. Одни дей­ствовали или упорным отрицанием, или умышленным ис­кажением, другие позволяли себе систематически запуты­вать других, особенно тех членов, которые, бывши снача­ла сильнейшими подстрекателями новых членов, уклони­лись потом от действия по эгоистическим расчетам. Посту­пать так относительно них многие считали дозволенным и справедливым наказанием за их бездействие.

В каземате была написана история событий, ключом которых был день 14 декабря. Хотя и старались, конечно, все исследовать в точности, но разумеется, что по незна­нию в то время многих действий — как тех членов обще­ства, которые не были в каземате, так и правительствен­ной стороны — рассказ, написанный в каземате, все-таки был неполон, да еще, к сожалению, как рукопись, так и копия и до сих пор не отысканы. Еще менее можно поло­житься на сведения, которые потом печатали за границею наши политические эмигранты. Как ни восхваляли они нас, очевидно, что ни фактическая, ни нравственная сторона событий не могла быть им известна. Вот почему мы и ду­маем, что, находясь в положении, сравнительно более вы­годном против всех, мы будем в состоянии представить дело в правдивом, действительном его виде во всех отно­шениях.

Ввиду возрастающей реакции, как Северное, так и Южное общества признавали необходимым поспешить с переворотом, чтобы воспользоваться либеральным и пат­риотическим настроением того поколения, которое обра­зовалось вследствие либерального воспитания в начале цар­ствования Александра I и получило сознание народного достоинства вследствие победы над Наполеоном. Но все-таки для совершения переворота нужен был удобный слу­чай. В этом отношении Южное общество имело преимуще­ство над Северным потому, что такой случай для него существовал, а для Северного общества нет.

Заранее известно было, что в 1826 году приготовлялись большие военные маневры у Белой Церкви, местечка, ле­жавшего в Киевской губернии. Там должны были сойтись для маневров (так, по крайней мере, предполагали) войс­ка 2-й действующей армии, 3-й пехотный корпус от 1-й армии и кавалерия из южных военных поселений. Все эти войска надеялись легко преклонить на сторону переворота. Во второй армии все влиятельные люди были уже членами общества: все полковые командиры, большая часть бри­гадных, офицеры Генерального штаба, семь адъютантов главнокомандующего князя Витгенштейна и два из его сыновей. Сам начальник штаба Киселев допускал в своем кабинете чтение и обсуждение проектов предположенных реформ. В 3-м пехотном корпусе было много членов обще­ства Соединенных Славян, присоединившихся к Южно­му; к числу их принадлежали почти все артиллерийские офицеры и множество кавалерийских, и кроме того в этом же корпусе был и Черниговский пехотный полк, в кото­ром служил Сергей Муравьев-Апостол. Опыт доказал, что не напрасно можно было вполне рассчитывать на этот полк; притом и весь корпус был озлоблен, особенно солдаты, против своего корпусного командира, француза генерала Рота. Что же касается до южных военных поселений, то все ужасы, которые совершались там при обращении крес­тьян в военных поселян, оставили там глубокую нена­висть к Аракчееву и затаенную вражду к правительству, а главный начальник поселений, граф Витт, считался даже в числе членов общества. Итак, на юге были все вероятно­сти на успех переворота, но это-то и ставило Северное общество в немалое затруднение не только по той зави­симости, в которую оно было поставлено, не предвидя для себя подобного случая для действий, какой предстоял в ближайшем будущем для Южного общества, но и по несог­ласии с ним во мнении насчет будущей формы правления.

Преобладающее мнение в Северном обществе было со­хранение монархического правления в лице малолетнего племянника государя с регентством до его совершенноле­тия и с представительным образом правления, так как это находили единственным средством согласить либеральные требования времени с чувствами и понятиями народа. Южное же общество хотело прямо провозгласить республику, что значило бы в сущности диктатуру Пестеля, о чем даже говорили уже открыто. Поэтому-то, если бы переворот на­чался на севере, то надеялись, что вся Россия примет его. Совсем иного должно было ожидать в случае переворота на юге.

Не было сомнения, что если бы Северное общество и уступило во взгляде своем Южному относительно буду­щей формы правления и даже бы согласилось поддержать движение, начатое на юге, то неприготовленная Россия едва ли поняла бы республиканское правление иначе как дворянское или боярщину. Все это имело влияние на при­нятое издавна в Петербурге решение стараться всячески предупредить юг и воспользоваться даже и малейшим слу­чаем для совершения переворота, не слишком уже разби­рая, в какой мере будут выгодны для этого обстоятельства. Можно судить поэтому, каким благоприятным случаем должно было показаться колебание в самом недре прави­тельственной стороны, последовавшее за принятием пре­стола Константином, после того как все правительствен­ные акты совершались уже его именем, и даже было воз­вещено о немедленном его прибытии. Ничто не могло быть желаннее и выгоднее для Северного общества, и оно ре­шилось воспользоваться так внезапно представившимся случаем, что не могло уже медлить и созывать даже самых полезных членов из отдаленных мест, особенно при тех средствах сообщения, которые были в то время.

Три обстоятельства должны были быть приняты в сооб­ражение: 1) возможность совершить переворот в Петер­бурге; 2) найти надежную опору для поддержания движе­ния; 3) освятить произведенные перемены в государствен­ном устройстве признанием их всею Россиею. Первое, при общем недовольстве и духе гвардии, казалось несомнен­ным, и успех зависел уже от искусства и мужества распо­рядителей движения; второе представляли военные посе­ления; что же касается до третьего, то можно было рассчи­тывать на согласие у образованного класса по самой спра­ведливости руководившей идеи, а у народа и войска вооб­ще — вследствие тех льгот и выгод, которые будут объяв­лены им в том самом манифесте, который возвестит о совершившемся перевороте; а именно, освобождение крес­тьян выкупом их с землею государством, уменьшение лет службы солдатам не менее как наполовину, уничтожение военных поселений и кантонистов; облегчение сверх того военной повинности распространением ее на иностранных колонистов, а впоследствии и на все привилегированные сословия, введение нового судопроизводства с присяжны­ми, уничтожение телесного наказания, земское самоуп­равление и пр.