Вадковский был кавалергардский офицер и в родстве с графами Чернышевыми по матери. Его невзлюбили за то, что он расстроил свадьбу Шереметева с побочною дочерью государя от известной Марьи Антоновны Нарышкиной. Придравшись к какому-то пустому случаю, Вадковского перевели из гвардии в Северский Конно-Егерский полк. Там нашел он в полку бедного юнкера Шервуда, которого и приютил у себя. Чтобы понравиться своему милостивцу, Шервуд вторил Вадковскому во всех либеральных изъявлениях и ослепил своею пылкостью Вадковского до того, что тот считал его за чистого, восторженного юношу и не довольствовался сообщением ему идей, но имел неосторожность говорить ему и о фактах, относившихся к обществу. Шервуд же, когда подумал, что уж знал довольно, решился сделать себе из этого средство выслуги и донес на Вадковского.
Впрочем, арест Вадковского немного открыл правительству. Шервуд мог сообщить только то, что слышал от Вадковского, и не мог назвать никого другого, а Вадковский не открывал ничего. Так дело тянулось почти месяц, когда наконец поступили доносы гораздо более обстоятельные — от Бошняка, графа Витта и, в особенности, от Майбороды.
Бошняк был принят в члены общества Лихаревым и в свою очередь принял графа Витта. Но и тот, и другой не могли узнать много членов — по подчиненному положению в обществе самого Лихарева. Притом граф Витт играл до конца очень двусмысленную роль. Он приехал в Таганрог, кажется, с целью выведать сначала, известно ли уже что-нибудь государю, и только тогда показал имевшийся у него список некоторых членов, как сам государь сказал ему об открытии по доносу Майбороды сильного тайного общества. Донос графа Витта имел только то следствие, что подтвердил показание Майбороды.
Донос этого последнего имел совершенно особенный характер. Если другие доносы основывались на том, что было слышно только от других, то донос Майбороды был точный журнал в течение долгого времени, день за день, обо всем, что он видел и слышал, живя у Пестеля, у которого в полку служил и который приблизил его к себе и доверился ему во всем, несмотря на неоднократные предостережения многих членов общества. Таким образом, в доносе Майбороды находились не только мысли и намерения тайных обществ, но что всего важнее было для правительства и что чрезвычайно облегчило ему дело — почти все имена членов, по крайней мере, самых значительных.
До сих пор достаточно не разъяснено, кто решился приступить к арестам по доносу Майбороды, сам ли умирающий государь или Дибич, который взял на себя послать Чернышева в главную квартиру 2-й армии производить аресты по приказанию, отданному будто бы государем. Так как Дибич, по званию своему начальника главного штаба, имел право объявлять словесные приказания государя, то обстоятельство, кто именно решился производить аресты, и могло бы остаться навсегда тайною, если бы сам Дибич не представил, как говорят, доказательств, что решение принадлежало ему, даже как бы вопреки воле покойного государя, что и составило главную заслугу Дибича в глазах нового государя.
Все доносчики кончили свою карьеру худо, несмотря на награды правительства и на титул «Верного», данный Шервуду. Что же касается до доноса Ростовцева, то хотя он утверждал, что, донеся о деле, он не донес об именах членов, однако быстрое арестование многих членов и не бывших в действии 14 декабря едва ли позволит вполне доверять показанию Ростовцева о сцене, будто бы происходившей между ним и государем накануне 14 декабря.