Чтобы образовать ту общественную жизнь, которая проявилась в каземате, нужно было такое необычайное соединение и таких притом редких, самих по себе, условий, что подобное явление едва ли может когда-либо повториться; а потому-то казематская общественная жизнь и представляла собою явление, вполне заслуживавшее внимательного наблюдения и изучения. Это был, бесспорно, живой организм полного, всестороннего начала, прошедший все фазисы развития разумной органической жизни, который, по тождеству действующих начал с общечеловеческими в их полноте, представлял аналогические явления с развитием всего общечеловеческого общества и давал поэтому мыслящему человеку возможность собственным, единоличным наблюдением над живыми явлениями узнавать и проверять то, что иначе стараются, но напрасно, добыть или из отвлеченного мышления, подверженного всем недостаткам, порождаемым отсутствием живого собственного наблюдения, или из исторического свидетельства разных лиц, со всеми неудобствами, которые представляют разрозненные наблюдения, т.е. отсутствием общего взгляда, неполнотою, односторонностью и неизбежным влиянием разных личных понятий и способностей разных историков в разные эпохи.
Здесь же — самое сосредоточение явлений, как бы в фокусе, через самую сжатость их в пространстве и времени, доступных наблюдению одного лица, сжатость, не изменявшую, однако же, нисколько их качественности, — давалась полная возможность и одному лицу и обнимать вполне все одновременные явления, и совершать наблюдение за всем ходом постепенного исторического развития всех начал и идей, от самого зарождения и появления их до конца, с тем единством взгляда и общею связью, которые возможны только при наблюдении явления одним лицом.
Насильственно устроенное от внешней деятельности казематское общество имело в замену того полную свободу для внутреннего развития и, кроме того, имело еще и то преимущество над всеми другими человеческими обществами, что в нем по самому отсутствию материальной понудительной силы и внешних влияний на внутреннее развитие, влияний, преграждающих и искажающих в других обществах естественный ход и правильное развитие событий, все явления могли истекать, подобно как в целом человечестве, только из действия исключительно нравственных сил, а потому и могло иметь ту полноту и правильность, какие представляет одна только совокупность всего человечества. Поэтому-то казематское общество, завершив полный круг жизни относительных начал, что далеко еще не кончено для всеобщей истории, и могло дать указание для тех будущих явлений, которые, не будучи еще осуществлены во всеобщих событиях, совершились уже между тем в законченной казематской жизни; показать на опыте естественный и неизбежный исход всякого относительного начала и показать тем самым в приложении к будущим общим событиям, что можно и чего нельзя ожидать от каждого начала, от каждой идеи, от каждого действия и меры, ограждая таким образом от самообольщения и надежд, основанных на этом самообольщении мер, во всех сферах человеческой жизни и деятельности.
Само собою разумеется, что круг жизни, сжатый, как мы сказали выше, в тесном объеме небольшого числа лиц и краткого времени (как ни долог казался 13-летний срок для судеб личной участи отдельного лица) мог представлять все события и явления только в сокращенном виде; но это нисколько не изменяло внутреннего свойства их и давало поэтому возможность узнавать законы, ими управлявшие, с такою же точностью и полнотою, с какими узнаются общие законы сил природы из физических явлений, независимо от количественного их значения, лишь бы действия этих сил проявлялись беспрепятственно и поэтому вполне. Вся задача состоит, следовательно, только в благоприятных условиях и в умении выбирать для наблюдения явления.
Конечно, вследствие сокращенности объема и времени, целые эпохи в развитии общей истории измерялись в казематском обществе только годичною и месячного продолжительностью; целые религиозные верования, умственные системы и учения и политические существования имели иногда представителями одну личность, но преемство и последовательность событий были совершенно правильны и совершались по тем же непродолжительным нравственным законам, как и в общеисторических событиях, так как проявление всякого начала было совершенно свободно, и потому было всегда вполне точно, ясно и закончено. А что внешний размер не имеет преобладающей важности для качественных проявлений, это доказано и в истории на примере Греции, где на ничтожном сравнительно пространстве и в краткий промежуток времени вместилась такая качественная полнота событий, какой не представили в других местах и тысячи лет существования, и сотни миллионов действующих лиц.
Но может статься, что спросят: где доказательство, где поверка правильности такого взгляда на значение казематского общества? Отвечаем, что в защиту этого взгляда могут быть представлены и теоретическое соображение, и практическая поверка. Нет сомнения, что история в развитии, в своем истинном движении во времени, должна управляться такими же непреложными законами, какими управляются явления мира вещественного в своих проявлениях в пространстве. Без этого всякое изучение истории было бы бесплодно, точно так, как без знания этого закона, без открытия его, вся история необходимо должна представлять такую же путаницу, такой же хаос, какие представлял и мир видимый, когда, до открытия всеобщих законов истинного движения, вынуждены были для объяснения путаницы видимых движений накоплять и усложнять второстепенные законы, для пояснения непостигаемых уклонений, не подходивших под закон, прежде предполагавшийся и служивший до того объяснением. Но если в мире вещественном могут существовать в пространстве явления, дающие возможность открывать законы, общие для всей необъятности пространства, то почему же и в мире историческом не могут случиться во времени такие явления, которые, преобразуя собою целое, дают возможность из наблюдения их раскрывать законы целого? Ведь если законы эти существуют, то должны существовать и средства открыть их.
Что же касается до практической поверки, то я могу сказать только то, что с тех пор, как общие законы раскрыты были мною и проверены изучением казематской жизни, не было еще ни одного события общеисторической жизни, которое не было бы разгадано мною в сущности его начала, а последствия которого не были бы предвидены мною в их исторической неизбежности, как и имели случай убедиться в том все те, которые, когда это было нужно, получали мои указания, разумеется, если того требовала общая польза, а не эгоистический чей-то интерес; потому что, не употребляя знания для личного интереса, не допуская себя обращать его даже на служение тщеславию, выказывая и доказывая справедливость моего предвидения, я не мог и не хотел, конечно, служить этими знаниями и чуждой симфонии, разумея ее в ее общем смысле: в желании приобрести истину для торговых, так сказать, целей, личного интереса, тщеславия и наслаждения. Изведанную и добытую мною истину я передавал и мог передавать только тем, кто представлял ручательство, что не употребит ее для личных целей, и только там, где для возвещения и приложения к делу требовалось еще, напротив, от человека пожертвование личными целями.
Так как в каземате были соединены люди всех возможных общественных положений, всех возможных специальностей по образованию, и, следовательно, вполне знакомые со всем, что история человечества представляла для знания; люди, сверх того, по самому стремлению к приобретению общества, привыкшие думать об отыскании правильных основных начал и стараться приложить их к жизни и дать преобладание тому, что им казалось правильным, то понятно, что все, что только было известно в человечестве как истинное и ложное, как хорошее и дурное, имело в казематском обществе своих представителей и как идея, и как сила и средства, стремящиеся к осуществлению идеи. Все начала и системы — религиозные, философские, политические, общественные (социальные), экономические — проявлялись и в законных их требованиях, и в неправильных притязаниях. Через книжное изучение и журнальное чтение в самых обширных размерах все явления общечеловеческой жизни, со всеми их толкованиями с точки зрения разных понятий, чувств, интересов, усвоились и входили всецело в круг умственной и нравственной жизни каземата; и для защиты своей идеи имелись у каждого такие вспомогательные умственные средства, какими не только ни один частный человек не может лично располагать в другом каком-либо обществе, но каких не могут представить даже и общественные учреждения в частное пользование отдельного лица [36] .
С другой стороны, постоянное живое общение устраняло невыгоды и опасности кабинетного изучения и умствования, охраняя от односторонности мышления и не замечаемой часто самими людьми нелогичности выводов из их собственных начал и оснований. При общем и ежедневном обсуждении всего всякий шаг в развитии всякого начала или идеи должен был быть взят, так сказать, с бою; всякое развитие непременно должно было совершаться логически, иначе всякая непоследовательность сейчас же была обличаема, а вследствие этого всякое начало или идея, в случае их ложности или предъявления абсолютного требования, т.е. перехода за пределы относительного значения, были вынуждены доходить до крайнего одностороннего вывода, а защитники или представители их или сознавать ложность оснований и отступаться от них, или признавать очевидную нелепость.
При постоянном и разнородном наблюдении всего и всеми ни одно явление общественной жизни, с самыми тонкими его оттенками, не могло укрыться; при постоянном обсуждении всего, и притом в таких условиях, какие в других местах возможны только в исключительных случаях, как, например, в суде, т.е. с возможностью поверки каждого факта, каждого свидетельства, весь ход и характер всякого предприятия, всякого побуждения вполне выяснялся от самого его зарождения до окончательного результата; и суд этот имел еще и то достоинство, что, будучи лишен материальной силы, дающей возможность прилагать насилие вместо логики и доказательств разумного убеждения, он был чисто нравственный, и, следовательно, изъятый от опасности искажения неправильными явлениями. Поэтому-то в каземате для человека, умеющего и желающего наблюдать, и было так легко проследить естественный ход всякого явления, не возмущаемый никакими внешними влияниями, а потому и обнаруживавший вполне и ясно действительные законы, управляющие явлениями; вследствие чего и выводы, делаемые из этих законов, могли быть вполне правильными, какими они и оказывались всегда в действительности при поверке их последующими событиями [37] .