ДРУГИЕ РАДОСТИ

В общей сложности почти две недели я общался с монашествующими. Следовал монастырскому распорядку. Питался в трапезной. Ходил на церковные службы. И, в конце концов, мне позволили беседовать с монахинями и монахами, правда, только в том случае, если на это будет их согласие. Мне, человеку не воцерквленному, разрешили даже общение в кельях. Что тут же назвали «инцидентом из ряда вон выходящим, но благословенным».

Монахиня Иоанна из числа тех, кто на тяготы никогда не жалуется.

-- Здесь совершенно другая жизнь! Другие радости, -- говорит она. -- Это -- в миру без денег жизни нет. А у нас – есть. Во всем -- незримая любовь. А как иначе? Ведь наш монастырь принимает немощь. То есть людей, которые уже никому не нужны. В миру они погибнут. И те, которые знают жизнь других обителей, удивляются этому. Там таких не берут. А наш батюшка всегда говорит: носите немощи друг друга»

Мое стереотипное представление о монахах рухнуло сразу. Могочинские иноки не являются своеобразными затворниками келий. И не могут ими являться, потому что одними молитвами сыт не будешь. Все трудоспособные – чернорабочие с утра до ночи. На сон остается около пяти часов. Свободного времени – практически нет.

Матушка Анна пояснила мне: чтобы стать монахиней нужно пройти выдержку временем и устоять перед мирскими соблазнами и искушениями. Затем следует принятие обетов: нестяжания (отказа от собственности), целомудрия (безбрачия) и послушания (абсолютного повиновения). Но перед этим есть еще две ступеньки в иерархии. Новоначальные и работающие на монастырские нужды имеют статус трудниц. Те, кто получает благославение на путь в монашество называются послушницами.

Из разговора с монахиней, недавно принявшей постриг:

-- Как вас зовут? – спрашиваю.

-- Валентина, – уверенно отвечает она и тут же спохватывается. -- Ой! Простите. Все забываю… У меня теперь не мирское имя. Матушка Варвара, я.

Неделю я питался их скудной пищей в трапезной. Тяжко. И не потому что кормят только два раза в день. Вот характерное обеденное меню. На первое -- водянистые щи. На второе -- перловка. Салат из морковки. Кисловатый серый хлеб. Чай. Причем кашу, здесь, как и все остальное, маслом не «портят». Мясо -- запрещенный продукт. Не допустим даже куриный бульон. Исключением является только рыба, но и она появляется в те редкие скоромные дни, которые сродни праздничным.

-- Для мирских наша жизнь кажется дикой, -- просветила меня матушка Анастасия, пояснив, что все у них подчинено аскетизму.

Но только аскетизм – самое легкое. Труднее всего избавляться от «внутренних грехов». Смиренность и беспрекословное послушание – норма. А послушание – не просто работа. Это – значительно большее: трезвый взгляд на самого себя во имя нравственного совершенствования.

Феофан Затворник описал этот путь новоначального так: «…он с самого вступления в обитель предает себя вседушно опытному наставнику и поставляет себя в такое состояние, как будто бы душа его не имела ни своего разума, ни своей воли. Подавив в себе чрез то самоуверенность и самоволие, вскоре избавляется от свойственной людям даровитым кичливости, приобретает небесную простоту и является совершенным в трудах и добродетелях послушничества».

Мне пришлось увидеть эту «небесную простоту» на лицах некоторых молодых послушниц. С кругами под глазами и рано появившимися морщинками. Все на виду. Следы внутреннего борения – косметикой не закрасишь. Она здесь категорически запрещена. Но только женщинами они все равно остаются, зная, что уже никогда не будет у них ни семейного счастья, ни привычной человеческой любви.

Многие не выдерживают такого испытания. Бегут из монастыря. Возвращаются в ту самую жизнь, которая до этого им казалась «исчадием зла»

Но, когда в местной администрации я спросил о выбывших, оказалось, что поселковская «текучесть» с солидным «минусом»: за последние двадцать лет численность мирского населения уменьшилась почти в пять раз. А монастырская «арифметика» с оптимистичным «плюсом»: постоянная среднегодовая прибавка -- около ста человек. Игумен Иоанн уверен: «При нынешних темпах Могочино уже лет через двадцать почти полностью станет монастырским поселением».

А это значит, что не только община увеличится до четырех тысяч человек, но и уйдет в прошлое традиционное межевание среди населения. Здесь постоянно делят самих себя на категории. В начале: на коренных – не коренных. Затем, в советское время, на местных и ссыльных. Потому что в эту бывшую нарымскую глухомань массово ссылали неугодных власти людей. Сейчас новое деление: на своих и монастырских.

Примечательно, что за предыдущих три века, храма в Могочино так никогда и не было. А комендатура НКВД – была. И были гулаговские зоны вокруг. И в земле здесь лежат без всяких крестов -- тысячи невинноубиенных. Издавна говорят об этих местах: «Бог создал рай, а черт – Нарымский край»

УВИДЕТЬ СВЯТОГО

Когда я проходил по одной из улиц, за заборчиком увидел сноровитого старичка, который обтесывал огромное бревно. Оказалось, это -- Леонид Романович Охотин. А занимался он делом, которое по силам немногим умельцам: мастерил обласок – деревянную лодку-долбленку.

-- Я жизнь красивую прожил, – сказал он мне. – Вся трудовая книжка исписана благодарностями. А в душе обидно… Мне уже семьдесят три года. Но до сих пор приходиться работать как папа Карло. Потому что пенсия – мизерная.

Он сел на бревно и узнав причину моего приезда, продолжил, обильно сдабривая свою речь междометием «ага»:

-- Люди, как у нас говорят… Если бы все это было в прежние времена, то церковникам этим бороды бы враз сбрили и упрятали куда надо! Ага… Это раньше вся царская власть на попах держалась. А сейчас неграмотных нету! Людей ничем не испугаешь. Ага-а-а. Даже богом! А мой сосед, через огород, называет их «попы-паразиты», а всех остальных прислужников – «холуями». Ага? Коренному населению монастырь ничего не дает. Нас он не спасает. Вот такое мое мнение… Ага-а-а…

Наталья Эрфорт, начальник могочинского ЗАГСа, к «церковникам» настроена тоже не благостно:

-- Раньше двери на замки в селе не закрывались. Бабушка метлу поставит – значит никого нет. И ничего не воровали. Теперь давно такого нет. У нас через каждый дом живут храмовские. Много молодежи, то есть детей тех, чьи матери стали монахинями. Так некоторые из них куролесят и пьют.

Зашел в магазин за покупками и на меня тут же налетела, как стихийное бедствие, женщина, сходу начав меня «сверлить» своими вопросами, как буравчиком:

-- Кто вы? Откуда? Какую партию и блок представляете?!

Продавщица громко пояснила:

-- Это – наша главная коммунистка Смирнова Нина Тимофеевна.

Нина Тимофеевна, гордо вскинув голову, театрально выдержала паузу и продолжила свой «допрос». Узнав, что я живу в монастыре она меня тут же причислила к «стану врагов». При этом никак не отреагировала на мой довод о том, что другой гостиницы в Могочино попросту не существует.

Она победно всучила мне пропагандистскую газетку с торжествующим возгласом:

-- Читайте!!! – и тут же перешла на религиозную тему. -- Сколько глупцов едет в монастырь! Они что не могут дома молиться? Дурачки. И кто приехал? Наркоманы, да пьяницы!

-- Вы атеистка?! – перекрикивая ее, спросил я. И в ту же секунду «главная коммунистка» растеряла весь свой пыл, и тихо сказала.

-- У меня иконка дома есть. Молюсь. Только молитву никак не могу выучить … И муж мой, несмотря на то, что в райкоме партии работал, сто рублей на часовню дал… Но в храм я не хожу.

И дальше она меня попросила, как будто это от меня зависело:

-- Ладно. Мы согласны. Делайте у нас капитализм. Только не дикий! И не монастыри стройте, а заводы!

Под впечатлением этого спектакля с необычным «антрактом» я спросил у директора сельской школы, экс-главы местной администрации Валентины Буваевой:

-- Почему многие могочинцы так агрессивно настроены против монастыря?

-- А вы хотите, чтобы люди по-другому относились? Здесь в основе поселка – рабочий класс, воспитанный на том, что все время хулили Церковь. Меня саму, знаете, сколько раз ругали в молодости за плохую атеистическую пропаганду! Не хочется даже вспоминать об этом… И неприятие монастыря будет продолжаться еще неизвестно как долго. Как историк по образованию скажу, что у русских всегда присутствуют две крайности: или вознести или уничтожить.

По поводу «вознести» долго ждать не пришлось. Возвращаясь в монастырь, увидел перед его воротами огромную толпу насельников. Человек пятьдесят. От этой массы отделился трудник Александр Губайдуллин:

-- Ты видел когда-нибудь святого человека? – спросил он.

-- Нет. Не приходилось.

-- Увидишь сейчас.

-- А кого ждете?

-- Матушку с батюшкой.

Через два часа я вновь вышел к воротам. Толпа по-прежнему стояла в ожидании.

На дороге появился джип «Лэнд Крузер». За рулем был игумен Иоанн. Он сходу заехал во двор. Кивнул, чтобы открыли ворота гаража, который находится прямо под игуменским балкончиком. Заехал во внутрь. Но так и не вышел к ожидавшим его «духовным чадам».

-- Видел? – спросил меня с восторгом Александр. – Святой человек! -- я ухмыльнулся, но Александр не увидел моей реакции. Он смотрел себе под ноги и проникновенно говорил. – Я не знаю, чтобы со мной было, если бы не он. Возможно, совсем пропал бы … От него исходит удивительная доброта и любовь… Я живу только благодаря ему…

После этого случая надо было разгадывать загадку личности местного батюшки – духовника монастыря, игумена Иоанна. Но он не спешил встречаться со мной. В отличие от руководства могочинского «сельсовета», у которого всегда «день открытых дверей». Власть здесь, пусть несколько и суматошная, но действительно – народная.