Они поднялись на угор и пошли по Большой улице. И тут начало происходить для Чарышева странное. Почти все стали здороваться с ними. И он с удовольствием раскланивался с шиверцами. Но вскоре понял, что все взоры были обращены на Чигринскую. А она лишь лёгким кивком отвечала на приветствия и подробно рассказывала своему провожатому про ангарский говор.

 

Оказалось, что ещё до войны этот коренной русский язык, занесённый сюда первопроходцами, звучал по всей Ангаре. Но затем, в верховьях и низовьях, стали строить гидростанции и комбинаты... Исконное сибирское наречие задержалось только в срединном Приангарье. Причём, диалектный замес получился здесь удивительный. Вместе с образной красотой он вобрал в себя и грубоватую простоватость, и родниковую чистоту, и ершистое народное острословие.

 

Чарышев, доведя Чигринскую до самого дома, поставил её чемодан возле калитки и стал вдруг смеяться. Увидев её недоумение, пояснил:

 

— Ваши голодные мыши, Надежда Васильевна, уже целую неделю по-соседски ко мне обедать ходят, — и он показал рукой на свою половину дома. — Вы уж не обессудьте, но...

 

— Так это вы — новый учитель! — радостно всплеснула руками Чигринская. — Ну что ж, коллега, рада знакомству. Как говорится: если сосед станет близким, то и забор будет низким. 

Чарышев заскочил к себе домой. Оставил пакет с глиной и пошёл покупать что-нибудь из съестного.

 

Он вошёл в магазин и сразу окунулся в бурлящий людской котёл. Все взгляды присутствующих были направлены на продавщицу Райку, которая, сверкая глазами, сосредоточенно взвешивала буханку хлеба. Как только стрелка весов перестала колебаться, она артистично выдержала паузу и возмущённо закричала:

 

— Девятьсот двадцать грамм! Это где ж такое видано!

 

Стоявшие по другую сторону прилавка человек десять-двенадцать недовольно загудели и злобно на кого-то заругались. Райка взяла следующую буханку, опустила её на площадку весов и вновь заорала так, что от сотрясения воздуха задребезжало стекло в форточке:

 

— Девятьсот сорок! Варначка бесстыжая!

 

— Вот жалуница! — выкрикнула бабка Скракля, и замахала кулаками. — Змеюка треклятая!

 

Чарышев тихонько попытался выяснить причину происходящего, но Райка, заметив это, тут же перехватила инициативу, и объяснила всё с горлопанной доходчивостью:

 

— В буханке килограмм веса должён быть. А пекариха Галька, тварь бесстыжая, начала приворовывать, — и она, указав пальцем на циферблат весов, яростно выкрикнула. — Вот!

 

Райка настолько завладела чувствами людей, что все вдруг замолчали и стали пристально смотреть на неё. И она, почувствовав величие момента, гордо вскинула голову, и душераздирающе прокричала:

 

— Бабы! Давайте бабы берите нового учителя, он сторона у нас нейтральная, и идите с ним в пекарню! Идите, да и проучите, как след эту Гальку воровку. Да тумаков ей надавайте. А то вам завсегда здесь всё Райка такая-рассякая! А настоящую гадину у себя под боком проглядели.

 

— Да, навроде, Галя-то ни в чём плохом замечена до этого не была, — пыталась урезонить возмущённый народ дородная, статная бабка, которую величали Силовной. — Хлеб-то у ней в пекарне всегда бравый, да духмяный...

 

— Защитница выискалась! — криком начала вразумлять её Скракля, выводя всех на улицу, при этом цепко придерживая за рукав Чарышева. — Глаза-то у тебя в магазине не чужи ведь были?! Срам все её видали. Вот пусть за это кровушкой своей и умоется сейчас.

К идущей по дороге толпе присоединились ещё люди. Кто-то взял жердину. Расхристанный мужичок прихватил с дороги камень. Его примеру последовали ещё несколько человек. Размахивающая руками Скракля одобряюще поддерживала толпу зазывными возгласами:

 

— Сейчас она сполна хлебнёт своего горюшка! Вот зараза какая! Я, бабы, вот походя прикинула, так выходит она ж кажен день себе в карман пол моей пенсии ложила! Ох и ворюга!

 

Людское скопище ещё больше взбесновалось от такого известия. Мужичок со всей силы стал дубасить жердиной по воротам пекарни и орать:

 

— Открывай, воровка! — другие тоже стали кричать оскорбления, некоторые грязно матерились. — Выходь, сволочина!

 

Чарышев увидел, как в окошке мелькнуло перепуганное лицо молодой женщины. И тут же в угол оконной рамы ударился, брошенный камень. Вслед полетели ещё камни. Один из них разбил стекло.

 

— Открывай! — продолжал бить по воротам мужичок.

 

Чарышев, не решавшийся до этого воспрепятствовать стихийному произволу, мгновенно среагировал, когда увидел, как замахнулся булыжником какой-то мальчишка. Он крепко схватил его за руку и тут же всем прокричал:

 

— Остановитесь! — и, выйдя вперёд, неожиданно для самого себя, решительно скомандовал, указывая на Скраклю и ещё двух, стоявших рядом женщин. — Вы, вы и вы, пойдёмте разбираться! Все остальные ждите, — заметив, что мужичок с жердиной вновь приготовился для нового удара, сходу осадил его. — Прекрати долбить! Следи здесь за порядком, — и тот, повинуясь, согласно кивнул.

 

Когда они втроём двинулись к калитке, кто-то сзади крикнул:

 

— Силовну-то для праведности с собой возьмите, — и несколько голосов поддержали это предложение.

 

В пекарне сидела за столом перепуганная, худенькая, миловидная Галя и плакала. Её руки были в муке. Печка гудела огнём. В двух чанах подходило тесто. Пахло дрожжами. Девочка, видимо её дочка, пыталась заделать выбитое стекло каким-то тряпьём.

 

— Не ряви! — разъярённо прикрикнула на пекариху Скракля. — Неча воровать было. Ты кого, змея подколодна, делала? На всём селе наживалась.

 

Та мотала головой и тяжело вздыхала:

 

— Я никогда ни у кого чужой копейки не взяла.

 

Пришедшая с ними сухонькая женщина, подбежала к пекарихе, и как-то неуклюже несколько раз ударила по её спине рукой. Девочка бросилась на защиту матери. Чарышев стал оттаскивать женщину, которая негодующе кричала:

— Да видали мы сёдни, как ты, паскуда, всю Шиверу обкрадывала!

 

Чарышев, увидев на столе чашечные весы «уточки», спросил:

 

— Хлеб, купленный есть у кого-нибудь с собой?

 

Силовна достала буханку из сумки. Подойдя к весам, Вадим снял с одной чаши пакет с какой-то смесью и обратился к пекарихе:

 

— Гири, где?

 

Та, вытирая слёзы, взяла из рук Чарышева хлеб, положила его на одну сторону весов, а на другую — всё тот же пакет. Хлеб даже немножко перевесил.

 

— Да кто ж так делает! — недовольно прикрикнул на неё Чарышев. — Вот, потому-то вы и обманываете всех.

Подошедшая Силовна, глядя на лежавшие рядом точно такие же пакеты, удивлённо спросила:

 

— Соль?

 

— Да, — ответила Галя. — Мне так сподручнее вешать.

 

Силовна заменила пакет на весах на другой и вновь уровень чаши с хлебом немножко опустился вниз.

 

— Это ж соль магазинская. Райкина, — тихо сказала она. — Её фасовка килограммовая. Так?

 

Пекариха согласно кивнула:

 

— Я у неё покупала.

 

Силовна начала сама взвешивать пакет с солью, но необходимые маленькие гирьки долго не могли отыскать. А когда они нашлись — недовес обнаружился под сто граммов. И в этом, и в других пакетах.

 

Скракля оказалась шустрее всех и, выбежав за ворота пекарни, ошарашила всех открывшейся правдой. В одно мгновение людское возмущение развернулось в обратную сторону…

 

— В Писании так и написано: какой мерой меряете, той и вам отмеряно будет, — поясняла Чарышеву Силовна, с трудом ковыляя по дощатому тротуару. — Поэтому всегда нужно помнить: не потому ли тебя обманули, что и сам кого-то обманывал?