_—_Но_в_странах Западной Европы, США давным—давно существуют конкурирующие партии и это не мешает им быть богатыми державами, с развитой демократией. Может не стоит нам изобретать свой путь?
— А не надо ничего изобретать. Когда в США еще не было отменено унизительное рабство, в сибирских деревнях давным—давно существовало уважительное отношение к личности. Главные вопросы решались обществом. В том числе, через выборы. С четкими критериями. Причем, не по политическому признаку, а по нравственному: чтобы кандидат «был благоприятного поведения, чтобы не состоял под судом…». Равноправность всех членов была коренным началом русской общины. А нам все талдычат: у нас нет опыта демократии… Давайте «оттуда» перенимать. Нужно напомнить, что некоторые из декабристов двух слов не могли связать на русском языке. Они говорили и мыслили только на французском. А хотели переустроить всю Россию. Вспомните теперь: откуда к нам пришел марксизм и к каким жертвам это привело? И что пытаются взрастить у нас сейчас…
Хотите я вам расскажу анекдот?
— ???….
— Две ласки сидят на скамейке. Одна, чтобы оскорбить другую, кричит: "Я спал с твоей матерью!" Становится тихо. Первая снова вопит: "Я переспал с твоей матерью!" Другая, наконец, отвечает: "Иди домой, папа, ты пьян".
…А вы почему не смеетесь? Это – очень веселый анекдот. Самый смешной анекдот Великобритании. Результат официального выбора двух миллионов англичан… Наглядный пример того, что мы даже смеяться над одним и тем же не можем одинаково. Настолько мы разные. А пытаемся зачастую полностью скопировать и приживить в России чуждые политические модели.
— Но, согласитесь, что сегодня огромное количество людей с радостью бы вернулось жить в советское время, отказавшись от нынешних свобод.
— Но таких желающих, судя по политическим предпочтениям во время выборов, становится все меньше и меньше. Назад большинство возвращаться не хочет, но и продолжать жить так, как мы живем сейчас – тоже. Коренной вопрос нынешнего периода: куда дальше?
Примечательно, что в истории дореволюционной России были два момента обретения свободы. Это — локальный, когда Екатерина отобрала вотчины у большинства монастырей. Тогда крестьяне—поденщики вышли из тяжелой зависимости. И отмена крепостного права. Но в обоих случаях появилось огромное количество крестьян, которые сами просились обратно в рабство. Три—четыре десятилетия продолжался этот процесс. Привыкание к свободе шло через смену поколений. А сегодня нам говорят: народ не готов, надо повременить. А может речь нужно вести о неэффективном управлении государством?
Мне кажется, что мы сейчас очень близки к кризису власти. В Беслане люди впервые в массовом порядке взялись за оружие, чтобы освобождать заложников и защищать самих себя. В этом проявилось полное безверие в способность государства обеспечить безопасность своих граждан. Примечательно, что тут же исчезли упоминания о высоких рейтингах доверия к первым лицам государства.
Я все время задаю себя вопрос: где бы мы сейчас оказались, если бы цена на нефть была такой же низкой, как при Ельцине? Хорошо бы если кто—то из экономистов попробовал воспроизвести эту ситуацию. Боюсь, что мы бы не увидели реального развития России за последние годы. Меня радует, что поставлена цель экономического рывка. Но почему итоговым отрезком называется десятилетие? Ведь по конституции нынешний срок у президента Путина — последний. С кого мне потом спрашивать за выполнение обещанного?
Может быть я излишне резок, но у меня есть печальный опыт. Я долгое время проработал собкором в Приангарье, на строительстве Богучанской ГЭС. Приехал туда, когда там все только начиналось. На моих глазах вырос город Кодинск. Решения о пуске первых агрегатов принимались при Брежневе, Горбачеве, Ельцине… Люди туда ехали по приглашениям со всей страны.
Но с началом рыночных преобразований эта крупнейшая стройка – десять тысяч гидростроителей — была брошена. Потом там появились новые собственники и каждый год звучало обещание о развороте работ. Целый город – в прозябающем состоянии. А потом олигархи начали дележку лакомого пирога. Речь ведь идет о грандиозном объекте энергетики страны. И один из новых капиталистов заявил на пресс—конференции, что выгоднее всего для достройки Богучанской ГЭС использовать иностранцев. Так ему сподручнее. И никто ведь из красноярских властителей не дал нравственной оценки этому хамству. Не сказал олигарху: вот вам Бог, а вот – порог!
А в аэропорту я встретил бывшего бригадира БогучанГЭСстроя Александра Плешкова. Работягу из работяг. Улетавшего в Германию. Насовсем. Потому что ему надоело ждать. Он стал чувствовать себя чужим в своей стране. Обманутым и не защищенным. Так и сказал мне: «Я наверное в Германии не приживусь, но пусть мои дети там начнут ЖИТЬ…».
— Ваше становление, как журналиста, произошло в Кодинске?
— Во многом. Но началось все с того, что меня в начале исключили из МГУ, заявив о моей профнепригодности. И вышло так, что затем вручили два десятка наград за победы в разных конкурсах журналистского мастерства. Два диплома я получил за подписью того же самого декана, который когда—то меня выгнал. Но Ясен Николаевич Засурский об этом, как мне кажется, не догадывается. Он же, кстати, входил в жюри Премии имени Артема Боровика… Вот такие метаморфозы.
— Эта премия вручается за творческие достижения в жанре журналистского расследования. Для пишущего это — самый опасный из всех жанров. Почему вы выбрали именно его?
— Я не специализируюсь на расследовательской журналистике. Считаю, что профессиональная журналистика в своей основе всегда исследовательская. Поэтому все зависит от темы. Содержание приводит к определению формы в каждом конкретном случае.
— Во врученном вам дипломе приведены слова погибшего Артема Боровика: «Если журналист смог сказать правду, его жизнь не прошла зря». Вам это, хоть в какой—то мере, удалось?
— Надеюсь. На конкурс были отобраны два моих очерка: «Бомба для Берии» и «Пепел из преисподней». Над первым работа длилась года полтора, над вторым – три месяца. Пытался докопаться до истины. Знаю, что по одному из материалов, решение о необходимых мерах принималось на уровне президента России. Причем в нем говорилось о бездействии правительственных структур в сфере авиационной безопасности… Но написать – полдела. Нужно, чтобы еще хватило смелости редактору поставить материал в номер. В «Российской газете», где я работаю, проблем с этим не возникло.
Кстати, среди номинантов премии была Елена Пензина из красноярской телекомпании «Афонтово». Диплом она не получила, но была объявлена среди лучших журналистов страны. Мне она понравилась. В ней личность просматривается с первого взгляда. Примечательно, что из—за Урала номинировались только три журналиста. И, два из них, — с красноярской пропиской.
— Судя по вашим материалам, вы очень много ездите по Сибири. Можете сказать в какую сторону изменилась местная пресса в последние годы?
— Многое из того, что раньше было серым — стало откровенно желтым. Вслед за умершим жанром фельетона, «краснокнижной» становится аналитическая журналистика и публицистика. Газеты с нравственной составляющей — редкость.
— Но они все—таки есть?
— Назову на вскидку. «Центр Азии» из Кызыла, «Красноярский рабочий», «Окружная правда» из Усть—Орды, «Номер один» из Улан—Удэ… В целом журналистика не стала хуже. Она стала более разноликой. Например, новосибирской прессе свойственен некоторый консерватизм и даже — технократизм. Красноярской – купеческая размашистость. Иркутской – горделивость. Бурятской – сдержанность, с признаками восточного менталитета. Тувинской – искренняя эмоциональность и некоторая амбициозность. А вот томская пресса – подбоченистая, обособленная. Как, например, и камчатская. Читинская – напористая, и в тоже время — мещанская…
— А московская?
— Кичливая. Аристократичная и… образованная.
— Спасибо! Согласитесь, что для журналистов у нас получился какой — то не совсем обычный разговор?
— А может так и надо. Ведь это — прежде всего наша жизнь, а не политиков. И во всём нужен индивидуальный подход.
Фото Олега Прасолова и Тамары Пучинской.
СМОГЛИ
ВНИМАНИЕ!
