Тутъ мы находимъ болѣе тридцати отрывковъ изъ его переводовъ и должны сознаться что не признавали за французами до сихъ поръ способности передать съ такимъ мастерствомъ произведение русской литературы. Лексиконъ могъ ему помогать, но предательское участіе лексикона въ его трудѣ нѣтъ возможности замѣтить. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ какой-то французъ занявшійся переводомъ пѣсни Про Ивана Васильевича, молодаго опричника и удалаго купца Калашникова передалъ такимъ образомъ стихъ:

„А что дѣтки мои любезныя

Чай, забѣгались, заигралися?

Mes petites enfants crnt ils dejd pris leur the?

Къ подобнымъ образцамъ иностранныхъ переводовъ мы такъ привыкли что не безъ предубѣжденія приступили къ чтенію статьи г. Рамбо, и рады что можемъ отдать полную справедливость его серіозному и добросовестному труду. Переводчикъ такъ вникъ въ смыслъ разказовъ очевидцевъ о 12-мъ годѣ, его выводы такъ вѣрны, онъ такъ тщательно, такъ всесторонне изучилъ событія патріотической войны что блестящій, живой разказъ его переносить читателя въ стѣны пылающей Москвы, народная рѣчь переданная на иностранномъ языкѣ не утратила ни своей оригинальности, ни своего добродушія. Г. Рамбо не старался ее украсить: она наивна, отрывиста, а подчасъ безсвнзна. Онъ умѣлъ даже сохранить въ своемъ переводѣ и смыслъ и характеръ народныхъ поговорокъ. Видно что онъ привязался къ своему труду: незлобивыя восломинанія нашего народа „о добрыхъ ребятахъ" французахъ, которые „ихъ не обижали", польстили національной гордости переводчика.

Онъ останавливается съ любовью на фактахъ свидѣтельствующихъ о сердечной мягкости своихъ соотечественниковъ, но цѣнитъ вполнѣ добродушіе и мужество Русскаго народа, и упрекаетъ въ неправдѣ записки современниковъ утверждающихъ что у насъ обращались жестоко съ французскими плѣнниками. „Я не нахожу въ нашихъ разказахъ такихъ страшныхъ сценъ, говорить онъ, наоборотъ русскіе крестьяне приходятъ на помощь фрацузскимъ плѣпнымъ, утѣшаютъ ихъ, приносятъ имъ теллыя одежды и водку, и отказываются принимать отъ нихъ деньги. Въ особенности нахожу я въ этихъ разказахъ чувства трогательнаго состраданія къ этимъ несчастнымъ жертвамъ Налолеоновскаго тщеславія."

Нѣкоторые примѣры мужества приводягъ его въ восхищеніе. „Московскій народъ", говорить онъ,— „показалъ въ этихъ тяжкихъ обстоятельствах нравственныя качества способныя возбудить восторгъ. Бѣдные крестьяне, при извѣстіи что Русскіе разбиты, объявили что не останутся въ городѣ, который будетъ оскверненъ прпсутствіемъ непріятеля, и предавая пожару свой бѣдный кровъ, а грабительству свое скромное имущество, разбѣгались по большиыъ дорогамъ, на власть Божio, съ тѣмъ чтобъ идти куда глаза глядятъ. Другіе спасались отъ пламени унося на плечахъ родителей и въ своей погибели испытали одно лишь чувство: полную покорность небесной волѣ. Поклоняются предъ старыми римскими сенаторами, которые, сидя на своихъ курульныхъ креслахъ, ожидали безтрепетно удара непріятелей: въ Москвѣ Женщины простаго звания, торжественнымъ спокойствіемъ своей добровольной смерти, стали на ряду съ этими полубогами латинской аристократіи."

Статья его полна интереса даже для русскихъ читателей, знакомыхъ съ „Разказами очевидцевъ о XII годѣ." Онъ не ограничился переводомъ: онъ ихъ комментировалъ и подвергъ историческому анализу.

Вслѣдъ за этою статьей, г. Рамбо напечаталъ двѣ другія: La legende de Pierre le grand и Les Tzarines de Moscou et la societe, rvsse a Vepoque de la Renaissance. Къ сожалѣнію, тѣсные предѣлы нашей статьи не позволяютъ намъ подробнаго разбора ихъ...