ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Нельзя, к сожалению, не заметить, что многие отрасли торговли и промышленности подвергались у нас порицанию, ибо все, кто только не пишет об этих предметах, непременно приходят к такому заключению, что все наши мануфактурные и заводские произведения, делаются худо, что в коммерции нашей вообще мало добросовестности и что коммерческая и промышленная деятельность наша идет рука об руку с монополией. Насколько подобные обвинения справедливы, вернее всего судить самим производителям, о которых ведут такую речь, следовательно, на них лежит и прямая обязанность защищать свои интересы. Но у нас видно совершенное отсутствие подобных оправданий и не знаем, чему приписать такое молчание; сознанию ли справедливости всего сказаннаго или к неумению защитить себя привычным образом или же просто пренебрежению. Но это-то последнее мне-" ние, если оно существует, одобрить нельзя, ибо подобная молчаливость и терпение вредит не одним частным интересам, но отражается на всей нашей торговле и промышленности: при упадке авторитета и при дурном общественном мнении никакая отрасль промышленности не может рассчитывать на поддержание правительства, которое, если принимает какие-либо охранительные меры, то при решении таких вопросов, конечно, придерживаются общественнаго мнения. Может быть скажут, что нельзя надеяться, чтобы по каждому опровержению на какое-либо обвинение дело принимало благоприятный оборот, но если в этом опровержении есть истина, то она рано ли поздно обнаружится и сделанное безвинно нарекание падет тем скорее, чем ранее будет о них заявлено. Придерживаясь сего последнего предположения и, зная, что на кяхтинскую торговлю и ее производителей пало столько напрасных и даже обидных обвинений, непростительно бы было пройти об этом молчанием при настоящем случае, когда кяхтинская торговля, как переходящая от искусственного к естественному положению, может считаться делом конченным и потому об нем, как о деле прошедшем, можно говорить уже с полною откровенностью и указать на все, по крайней мере главнейшие обвинения и, по возможности, в них оправдаться.

Первое обвинение заключается в том, что кяхтинский чай продавался в России непомерно дорого и что потребители чая несли напрасный налог в пользу будто бы немногих монополистов, производящих сухопутную торговлю с Китаем. Такое обвинение могло составиться только от совершеннаго незнания дела, между тем как говоря об этом предмете, небольшого бы труда стоило дознать настоящее положение дела, убедиться, что ценность кяхтинскаго чая зависела вовсе не от произвола производителей, что определялась она вследствии географическаго положения двух государств. Одна сухопутная перевозка чая от Фучана до Кяхты, а из Кяхты до Москвы, с неизбежными при этом расходами, обходилась всегда не менее 45 к. на фунт, пошлина с черного, как более употребительного чая, была ранее доведена до 2 р. ассигн. с фунта; потом, когда ее переложили на серебро, была назначена по 60 к. и только в последнее время оставили ее в 40 к. на фунт, следовательно, неизбежный налог всегда простирался от 85 к. до 1 р. Ь к. на фунт чая; если же стоимость его у китайцев определить в 30 к., то чай должен был обходиться от 1 р. 16 к. до 1 р. 35 к., а в оптовой продаже в оЬыкновенное время он не выходил из цены от 1 р. 25 до 1 р. 50 к. Такой ничтожный процент вовсе не выражает какой-либо монополии, если принять при этом в соображение еще медленность оборотов кяхтинской торговли, которая и при благоприятных обстоятельствах совершаются не менее, как в 12 месяцев; но, если купленные на Нижегородской ярмарке в августе месяце для Кяхты товары, будучи доставлены сюда в феврале, оставались почему-либо все или часть из них не промененными, то оборот торговли совершался уже в два года.