67.
Красноярскъ 7-го Августа 1820.
Въ теченіи одной недели я получилъ три письма твои, любезная моя Елисавета; последнее отъ 1-го Іюля.
Первое движеніе мое во всякой глубокой душевной скорби есть бежать въ горнее мое отечество. Въ семъ расположеніи мыслей я стараюсь скорее распорядить земныя дела мои и сделать последнее мое завещаніе и какое другое могу я иметь дело на земле, кроме твоего счастія? Письмо мое къ тебе было въ существе своемъ не что иное ,, какъ вопросъ: можешь ли ты найти другаго въ жизни спутника кроме меня, меня, который по странному сцепленію судьбы, вместо того чтобъ тебя вести, запинаетъ твой путь. За шесть тысячь верстъ я не могъ разрешить сего вопроса. Ты еще не знаешь всей заботливости, всей тонкости отеческаго сердца. Некоторыя черты твоихъ писемъ открывали мне, что нечто лежитъ у тебя на сердце; я не могъ определить, что именно. Я виделъ четыре действующія лица; но не зналъ, какъ ихъ сложить. Все что могъ и долженъ былъ я сделать, было предоставить тебе полную свободу, разрешить тебя на все случаи, уверить, что одно знаніе, одинъ слухъ о твоемъ счастіи есть уже для меня действительное счастіе. Я долженъ былъ ей сделать потому, что въ любви къ тебе не имею я никакого самолюбія, и что жертвуя всемъ я желаю одного—чтобъ ты была не-прикосновенною, чтобъ на одного меня излили все, что есть горестнаго въ судьбе моей. Я не могу чувствовать радостей жизни безъ тебя. Но могу жить и безъ радостей; одного желаю и прошу у Бога, чтобъ ты была счастлива. Вотъ содержаніе письма моего. Никогда не перестанешь ты меня привязывать къ земле, доколе желаніе сіе не совершится и если бы должно было еще пять разъ быть въ Сибири, я чувствую себя въ силахъ все перенесть безъ ропота и безъ ослабленія. Я писалъ въ семъ жё смысле къ Марье Карловне. Но она поняла меня иначе. Тутъ не личной своей свободы я ищу—куда мне ее девать? Ищу одного, чтобъ ты не была жертвою моихъ обстоятельствъ, чтобъ не мешать тебе въ путяхъ жизни Провиденіемъ тебе предназначённыхъ — словомъ чтобъ ты была неприкосновенною; но не отдельною: ибо мысль отделить мое бытіе отъ твоего счастія есть выше всего моего терпенія.
Впрочемъ въ самыхъ обстоятельств вахъ моихъ съ того времени многое прояснилось. Мысли мои были слиш-комъ предупредительны; я смотрелъ не столько на отсрочку, сколько на ея последствія и побужденія. Нашлось, что я хотелъ видеть далее, нежели человеку дозволено видеть и я радъ, что на сей разъ ошибся.
Какъ желалъ бы я отсюда подать тебе руку помощи во внутреннихъ твоихъ чувствіяхъ. Одного прошу, отсрочь свои страхи и надежды. Въ Марте или въ Апреле мы разберемъ ихъ вместе и верно разберемъ лучше. Тотъ же самый советъ давай и Сонюшке. Тверди ей, что привязанности твердыя и основательный укрепляются, а не разрушаются временемъ. Тверди ей, но не принимай на себя никакого посредства. Ты сама признала, что это неосторожно: а я прибавлю, что и опасно: ты сама не знаешь, куда можетъ тебя повести сей первый шагъ. Решись тотчасъ переменить линію твоего поведенія въ семъ деле; лучше переменить ее вдругъ, нежели исправить. Одобреніе М. Карл, тутъ не защита; она не знатокъ въ делахъ сего рода и сверхъ того сердце матери есть само по себе источникъ разныхъ очарованій. Одного прошу, отстрочьте обе и страхи ваши и надежды. Тотъ, кто искренно любитъ мою Елисавету, долженъ по первому ея знаку прилезть съ того света, иначе онъ ее не знаетъ или любовь его есть игра ума и воображенія. Участь Сонюшки не можетъ зависеть отъ ветх ихъ соображеній богатства; покуда я буду что нибудь иметь, она не можетъ быть въ нужде.
Мы продолжаемъ путь нашъ довольно успешно. Время намъ благопріятствуетъ. Прощай моя милая,— Читаю письмо твое и не могу довольно читать его; никогда горесть не изображалась столь глубоко, какъ горести твои печатаются на моемъ сердце. И я причиною всехъ сихъ горестей и я не могу искупить ихъ никакими жертвами! Вотъ ничтожество; оно все во мне, а не въ тебе. Господь съ тобою.
Томскъ 19-го Августа 1820.
Еще два письма отъ моей Елисаветы. Если бы и не было другой выгоды возвращаться съ востока на западъ: то одна встреча твоихъ писемъ стоила бы путешествія.
Последнія твои два письма припоминаютъ мне Дюссека Consolation. Въ нижнихъ тонахъ, въ глубине сердца слышенъ еще гулъ печали; по въ верхнихъ проявляется уже некоторая радость и по крайней мере надежда. Такъ время и разсудокъ утоляютъ все печали. Впрочемъ должно отдать справедливость и обстоятельствамъ: они по старому начинаютъ улыбаться. Здесь получилъ я два положительный письма, коими утверждается наше свиданіе въ Марте, а можетъ быть несколько и ранее. Подвяжи крылья симъ пяти или шести месяцамъ. Фантазіи твоей это не будетъ стоить большаго труда; ты же не одна съ книгами и Фортепіано. Изъ шести месяцовъ можно вычесть одинъ на путешествіе; а это уже полусвиданіе.
Поздравляю съ прогулкою въ Петергофъ. Это участь всехъ прогулокъ сего рода и я не понимаю, какъ можно предпринимать ихъ два раза въ жизни.
Докторовъ вашихъ я велелъ остановить въ Тобольске и тамъ имъ, дамъ экзаменъ, разумеется, не надъ собою. Ни одной капли лекарства не принималъ и не приму я въ Сибири.
Обхожусь своимъ горькимъ чаемъ и своею діетою. Вообще лекарь для меня нуженъ только для разговора и для того, что я не могу самъ писать рецептовъ; но никогда никому изъ нихъ, кроме Вейкарта, я не верилъ.
Мы пробудемъ здесь еще день и потомъ отправимся въ места прекрасный, говорятъ, но коихъ даже и имена мало известны. Кто у васъ напримеръ умеетъ выговорить Барнаулъ? Оттуда вдоль Иртыша въ Тобольска Выть можетъ, что въ семъ длинномъ пути какъ нибудь пропущу я почту; но за то письма мои изъ Тобольска будутъ приходить скорее.
Прощай моя милая; Господь съ тобою.
