Фото Олега Нехаева Мраморное ущелье

Данная публикация автора была удостоена Диплома победителя конкурса журналистских расследований имени Артема Боровика «Честь. Мужество. Мастерство»

Мраморное ущелье. Такое название получило зловещее место в Восточной Сибири, непосредственно связаннное с историей создания первых советских атомных бомб. Организованный здесь лагерь заключенных существовал под грифом высшей секретности.

И даже когда, спустя несколько десятилетий, спецслужбы США опубликовали разведданные по местам добычи урана – Мраморного на их карте не оказалось. Поговаривали, что урановый рудник взорвали вместе с работавшими здесь заключенными.

Выходившие с гор альпинисты удрученно качали головами, сообщая о непокоренных вершинах и виня во всем мерзопакостную погоду. Ближе к вечеру мы тоже начали впадать в уныние, подозревая, что нам не удастся добраться до Мраморного. Хотя еще утром, когда приехали в Чару, старожилы нас обнадежили:

-- Вам – туда! -- сказали они, указывая на видневшиеся заснеженные хребты. -- Это – близко. За три дня дойдете.

Взбаламошенной погоде здесь удивляются только приезжие. Чара – поселок северный. Климат суровый. Под боком – Якутия. Правда, при этом, местные все равно относят свой край к Забайкалью. Хотя до Байкала -- шестьсот километров. Но по сибирским меркам – все рядом.

«Далеко» началось, когда в Старой Чаре стали искать машину для заброски. Два десятка километров – много. Очень много. Поясняли нам. Дожди размыли дорогу. В горных реках – большая вода. В общем ехать никто не хотел. Даже за хорошие деньги.

Наконец нашли высокопроходимый ГАЗ-66. Везли нас в кузове, как дрова. Бросало так, что казалось будто бьемся головами о свинцовое небо.

Ехавший с нами старый эвенк, мостивший бревнами «твердь» через болота, на одном из «передыхов» сказал:

-- Я ходил в это ущелье. Лет сорок назад. Видел человеческие черепа вымытые водой. Кучи алюминиевых мисок и ложек… Потом, говорят, всю лагерную посуду вертолетчики вывезли. На цветмет сдали. А дорога туда – сам видишь какая. Дальше ее вообще нет. 

Дальше мы тащимся вверх на своих двоих. Позади уже, в общей сложности, полсотни километров. По карте до бывшего рудника осталось совсем немного. Но начинается такой подъем, что идти, в прямом смысле, уже нельзя. Можно только карабкаться по круче, цепляясь за стволики тощих кустарников. Мои спутники начинают убеждать меня, что мы сбились с пути. Если эта дорога ведет к искомому, то невозможно поверить, что когда-то по ней затаскивали наверх рельсы, вагонетки и спускали вниз урановую руду...

Оглядываемся назад -- горы под нами.

Уже при заходящем солнце входим в горловину Мраморного ущелья. Упитанные сурки, как часовые, вытягиваются в столбики и начинают пронзительно свистеть. Такое ощущение, что охранники здесь по-прежнему несут свою службу.

Проходим целую шеренгу хорошо сохранившихся бараков. Дальше -- ряды колючей проволоки. Причем металл только чуть-чуть тронут коррозией. Особый микроклимат и почти дистиллированная ледниковая вода создают здесь щадящий режим. Брошенная бухта Фото Олега Нехаева. Охрана лагеря жила в этих баараках.«колючки» — вообще без каких-либо следов ржавчины. Возле одного из бараков лежат всевозможные предметы: мясорубка, разводной ключ, бачок для воды, пила… Дух сталинской эпохи здесь не выветрился до сих пор.

На окраине ущелья валяется брезентовая шахтерская роба, остатки аккумулятора. Дальше -- покосившийся карцер с решеткой… Под боком у одного из сарайчиков -- спрятанный под дощечкой котелок с эмалированной кружкой. Чуть дальше -- крышка от бочки с аккуратной надписью: «Не кантовать!» Сохранилась даже трибунка для выступлений. А у самих штолен -- покореженные механизмы, деревянные тачки… Посредине ущелья — сторожевая вышка… Растительности почти никакой… Кровавый лишайник на телесном мраморе. Жуткое место. С трагической и почти неизвестной историей.

ТЯЖЕЛЫЕ КАМНИ

Иосиф СталинКогда ученые-физики доложили Сталину, что для ежегодного изготовления ста атомных бомб потребуется 230 тонн металлического урана, «вождь всех народов» принял это предложение. Позднее академик Игорь Курчатов назовет конкретную дату: «…в ноябре 1948 г. будет собран первый экземпляр атомной бомбы и представлен к опробованию». Однако Советский Союз так и не стал в тот год обладателем ядерного оружия. Утвержденные Сталиным планы были сорваны. Отвечал за эту работу Лаврентий Берия.

Запустить в определенный срок ядерный конвейер мешали не только технологические проблемы, но и отсутствие отечественного урана. В 1946 году опытный «атомный котел» почти полностью был загружен в Москве радиоактивным топливом, доставленным из стран Восточной Европы. Чтобы на Урале заработали промышленные реакторы, требовались новые сотни тонн редкого металла. Но даже когда строительство первого из них подходило к завершению, дефицит урана был катастрофическим. Поэтому его поиски велись по всей стране. И денег для этого не жалели.

Фото Олега Нехаева. Здание гидрометеостанции сохранилось здесь со сталинских времен.В конце лета 1948 года «воздушные» геологи в очередной раз проводили аэропоиск урана. Летчики эти полеты называли «облизыванием рельефа». Летать приходилось на минимальной высоте. Только таким рискованным способом можно было получить достоверные данные о радиоактивности пород. Прибор зашкалил над ущельем Мраморным, на самом севере Читинской области, в районе горного хребта Кодар. Для точной привязки к месту с самолета сбросили «вымпел» -- многочисленные обрывки газет.

В сентябре начальник партии Владимир Токин отправил в Мраморное отряд геологов под руководством Федора Тищенко. Навьюченные лошади не смогли преодолеть каменистые склоны и вскоре погибли от бескормицы. Но отряд все же дошел до ущелья и обнаружил среди обрывков газет глыбы с тридцатипроцентным содержанием урана. Тогда это считалось невероятным даже по мировым меркам. Везде разрабатывались месторождения, в которых уран измерялся сотыми долями процента.

Уже в ноябре рядовой геолог Тищенко был срочно вызван в Москву. В рюкзаке он вез специально отобранные куски тяжеленной руды наивысшей концентрации. Тищенко выложил их на стол в приемной Берии. Предполагалось, что какой-то из этих уникальных образцов может стать своеобразным экспонатом кабинета главы Спецкомитета. Но Берия, в отличие от других, уже был прекрасно осведомлен о невидимой опасности. Курчатов проинформировал его, что «…опыты, произведенные секретной радиационной лабораторией Академии медицинских наук на животных, даже при пусках котла на относительно небольших мощностях, привели во всех случаях к… смерти… из-за изменения состава крови и нарушения явлений обмена в организме».

Все образцы руды были срочно переданы ученым. Решение о начале работ по разработке месторождения последовало незамедлительно. Оно принималось по личному указанию Сталина. Постановление СМ СССР № 172-52 с грифом «Совершенно секретно» было издано 15 января 1949 года. А уже через восемь дней для обеспечения деятельности придуманного Ермаковского свинцового рудоуправления было начато создание лагеря заключенных.

Новый Борлаг сразу исключили из привычной иерархии ГУЛАГа. Он напрямую подчинялся Москве, и все его снабжение шло из столицы. Это был особый секретный лагерь, похожий на призрак. Его местонахождение обозначалось очень коротко -- «п/я 81».

ТРАГИЧЕСКИЙ ЭТАП

Фото Олега Нехаева. Бывшая Единственным населенным пунктом в тех краях оказалась крохотная деревенька Чара. Ситуация усугублялась полным отсутствием дорог. До ближайшего аэропорта — 650 километров. Около двух тысяч заключенных и подневольных спецпереселенцев завозили из Читы маленькими самолетами. На этой операции были задействованы 62 «Дугласа». Взлетную полосу готовили геологи. По их воспоминаниям, были моменты, когда самолеты начинали кружить в небесной очереди, потому что на земле не успевали конвоировать заключенных и принимать грузы.

Урановую руду, лежавшую на поверхности, отправили сразу, как только сделали к ущелью примитивный зимник. Тридцать шесть километров пути от аэродрома были расчищены взрывами за несколько дней. О невероятной важности этого объекта говорит тот факт, что часть заключенных перебросили сюда со строительства 247 (будущий Челябинск-40) -- оттуда, где как раз и сооружался первый комплекс по наработке ядерного топлива.

Через семь месяцев на руднике Мраморный добывали уран уже из пяти штолен, проходка которых велась на высоте 2300 метров. Даже сегодня специалисты горного дела говорят, что это были непревзойденные темпы работ. За гранью возможного. Но тогда в ведомстве Берии были недовольны…

Как известно, в конце августа 1949 года прошло успешное испытание первой советской атомной бомбы. В печати об этом событии не было тогда никаких сообщений. Но среди награжденных сам Берия, не по рангу, оказался только во втором списке длинного перечня фамилий. Видимо, потому, что к этому времени, по планам Сталина, в хранилищах должно было быть уже пять атомных бомб. А не было ни одной, кроме взорванной.

Сталин был уверен, что США применят против СССР атомное оружие. Поэтому в спешном порядке возводились новые ядерные объекты, и требовалось все больше и больше урана. Любой ценой.

Для достройки зимника с Транссиба в Борлаг погнали этапы. С одним из них в конце ноября 1949 года шла вольнонаемная Елена Малкова, назначенная бухгалтером базы. С нее взяли подписку о неразглашении гостайны, дали 50 тысяч рублей для выплаты будущей зарплаты и… отправили в неизвестность.

Фото Олега Нехаева. Колючая проволока до сих пор в рабочем состоянии.«Четыреста заключенных, как бурлаки, -- вспоминает она, -- везли на эвенкийских санях брезентовые палатки, лопаты, спальники, продукты… Одеты они были не по сезону. Некоторые без рукавиц... Шли медленно, ноги тонули в снегу, холод был хуже всякого врага… На третью ночь где-то в районе Среднего Калара молодой заключенный, сидевший у костра, закричал, поднял вверх руки и… умер. Пальцы у него были белые... Из-за недоедания заключенные ослабли, и до конца не дошли еще семь человек. Замерзли. Все они остались лежать, прикрытые только снегом. На восьмые сутки из дошедших до брошенного прииска половина была с обморожениями, остальные — с простудными заболеваниями».

По официальным архивным данным, 150 заключенных, после этого перехода, оказались нетрудоспособными. Документально зарегистрирована смерть семи человек.

Жилищно-бытовые условия заключенных в Борлаге, несмотря на его особенный статус, были в два раза хуже, чем в целом по Плакат сталинских времен.ГУЛАГу. Здесь на одного «з/к» приходилось по «0,8-0,9 кв.м жилплощади». В акте проверки от 23.07.1950 г. говорится, что в «лучшей» синельгинской зоне в двадцатиместной палатке содержались 65 человек, на которых приходилось: 40 нар, 39 матрацев, 14 спальных мешков, 18 простыней…

Неудивительно, что более 80 заключенных совершили из Борлага побеги. Однако нет ни одного документального подтверждения, чтобы кто-то таким способом обрел свободу.

Николай Кулаков служил в лагере охранником. О давней службе рассказывал мне охотно, даже с некоторым азартом:

-- Ни один беглый от меня не ушел. Да и куда им было уйти?! На сотни километров -- безлюдные места. Они уже на четвертый-пятый день с голодухи без сил оставались. Я их, как зверей, выслеживал. Еще дома, на Ангаре, научился у эвенков охотиться без собаки. По запаху, по сломанной веточке…

-- Убивали? -- набравшись духу, спросил я.

-- Убивали… Они же не люди были… Враги народа. Самые отъявленные вредители. Кого живьем брали… Шапку с него собьешь и ведешь в пятидесятиградусный мороз… И жалко мне их никогда не было…