Текст, как пустое место
Иногда меня приглашают для проведения мастер-классов. Когда рассказываю о скрытой силе русского языка, всегда сравниваю его с музыкой. Удивлённые, недоумённые взгляды журналистов вижу только в самом начале…
Поразительно, но композитору достаточно всего лишь семи нотных звуков-знаков, чтобы зафиксировать на бумаге своё творение. Исполнители воспроизводят эту запись и звучит, например, восхитительный скрипичный концерт Вивальди «Времена года». Всего лишь семь знаков и из них может родиться небесная симфония.
В богатейшем русском языке таких возможностей для комбинирования в несколько раз больше. Наша азбука насчитывает не семь, а тридцать три буквы-знака. Уверен, что мы только начинаем постигать мощь, ритмику и мелодику нашего языка. В нём сокрыта ещё непознанная нами гармония высочайшего уровня. Нам просто нужно по иному научиться складывать составные части. Только прежде надо позаботиться о защите своего языка. Перво-наперво от самих себя, а вовсе не от «иностранщины».
Если вы почитаете университетские газеты, наверняка, натолкнётесь на публикации преподавателей филологов, которые написаны штампованным канцелярским языком. Можете ли вы представить, чтобы в консерватории учили музыке специалисты, которым медведь на ухо наступил? А у нас даже журналистике и педагогике запросто учат те, которые сами не владеют литературным русским языком. Причём, на это знание никто их и не проверяет. Языковые дальтоники обучают езде на красный и зелёный свет. Навыки таких обученных потом пожинают миллионы читателей, слушателей, зрителей...
Одному редактору районной газеты я предложил в следующих выпусках его еженедельника печатать текст только на одной трети каждой страницы. А всё остальное – пустое место. Редактор на меня обиделся. А как ему ещё более доходчиво объяснить, что уродливый язык, которым пишется его газета, в большинстве своём всё рано не оставляет никакого информационного следа у читателя? Таковы выводы исследований учёных лингвистов.
Поразительно, но встречаясь в сибирской глухомани со многими ангарцами, в речи которых до сих пор сохраняется старорусское наречие, подметил, что они, не имея никаких особых знаний, содержат свою речь в такой чистоте, что позавидуешь. И только через много-много лет понял в чём секрет такой их скрупулёзной отборчивости. Вывод был очень прост: когда в человеке есть достоинство, он говорит на языке совести.
Между страхом и свободой
После последнего аккорда вручения премии имени Артема Боровика за журналистские расследования, прямо на сцене меня начала одолевать вопросами молоденькая журналистка. Она их вонзала в меня, как дротики:
-- Скажите, после коммунистического тоталитаризма, вам трудно было привыкать к свободе?
-- Привыкать было не нужно, -- ответил я. -- Это у каждого внутри и каждому даётся с рождения…
-- Но тогда за некоторые высказывания сажали, -- недовольно перебила она меня.
-- А сегодня убивают. Вы просто не понимаете: расширение границ свободы, не является условием увеличения свободных людей.
-- Но, вы не будете возражать, что сегодня значительно больше свободы выбора? -- я кивнул.
Летел домой, в Сибирь, и думал: стал ли я сам свободнее? Не знаю. А вот то, что остался прежним трусом. Точно. Может даже бояться стал больше, чем раньше. Напишешь какой-нибудь острый материал, и тут же лезут предупредительные воспоминания о прежних судах, угрозах и увольнениях…
Для меня работать журналистом было трудно и в советское время, и сейчас. И также было непросто опубликовать написанное. А свобода во мне жила всегда. Это я не всегда с ней уживался. Иногда, боялся в открытую вывести её в люди. Боюсь зачастую делать это и сегодня. Правда, утешаю себя тем, что это я за неё так сильно переживаю. А на самом деле – за себя.
ВНИМАНИЕ!
