И все-таки, Александр Михайлович, вы- то кто? Откуда здесь взялись?

У меня все просто. В Хабаровске окон­чил школу (отец был пограничник), институт в другом конце страны, в Сталинграде, в пятьдесят седьмом году. По распределению попал в Касимов, потом в Рязань, потом уе­хал на Каспий, Мангышлак, в город Шевчен­ко, там начинали осваивать западно-казахстанскую нефть. На Мангышлаке и был крещен в строители, появился вкус к стройкам. И когда возникла эта Тюмень, двинулся на Се­вер, в Надым, на этот газ. Пять лет Надыма и вот скоро пять лет в Тюмени.

На письменном столе я заметил лист бума­ги с какой-то схемой. Поинтересовался.

Это, — сказал Александр Михайлович,— структура организаций Миннефтегазстроя в Западной Сибири на первое июня восемьдесят второго года.

Зачем это?

Затем, что все меняется. Структура жи­вая. Жизнь все время поправляяет ее в соот­ветствии с потребностями дела.

На этой бумаге увидел я эти шесть глав­ков, одно объединение «Сибкомплектмонтажстрой», тресты, управления. Сидел я, разби­рался в этой структуре, и невольно вокруг нее толпились всякие мысли, навязывались какие-то не очень, может быть, уместные аналогии. Интересно, думал я, можно ли, на­пример, представить себе подобную схему, структуру по месяцам, на первое число тако­го-то и такого-то месяца, месяц за месяцем, год за годом, для нашего, скажем, литератур­ного дела? Что мы увидели бы на такой схе­ме? И как бы она менялась месяц от месяца, год от года?..

Гулять по Уренгою-городу особенно не погуляешь, уже 50 по Цельсию, а на мне осенняя московская курточка и легкие ботин­ки. Кто же мог подумать, что прямо из дож­дя я попаду в эту стынь, где даже воздух промерз до последнего атома. И все-таки хотелось взглянуть на этот город не из окна гостиницы, а хотя бы с улицы. Пошли-поеха­ли. И попался мне такой трубадур этого заме­чательного города, что заслушаешься, не ото­рвешься. Леонид Константинович Гусельни­ков, или просто Леня. Помощник начальника главка. Леонид Константинович стал знако­мить меня с городом и сразу же повел в «Цве­ток Уренгоя». Нет, не мог он просто, как все, говорить о городе, здешних людях, о место­рождении и его обустройстве. Он почти декламировал. Его восторг нельзя было унять, да я и не пытался. Я считал, что мне просто повезло с этим Леонидом Константиновичем. Внешне он напоминал восторженного студен­та, молодой, подвижный, неуемный.

Вы знаете, что мне нравится больше всего здесь? — И сразу же стал отвечать: — Темп! Уренгойский ритм! Это мне по душе.

И мне показалось, что сам он никогда не выпадал из этого темпа, из этого бешеного ритма. Появлялся всегда внезапно, на ходу поправляя шапку, начинал быстро-быстро говорить, объяснять, планировать мою жизнь на ближайшие дни в этом городе. Гла­за его беспокойно бегали по сторонам, и, если не было срочного дела, срочной нуж­ды в нем, тут же, сию же минуту убегал ку­да-то — утрясать что-то, договариваться с кем-то, уславливаться бог знает о чем.

Я все думал о его месте, о его назначении в этом деловом мире Уренгоя. И в конце концов спросил:

В чем заключаются, Леонид Константи­нович, ваши, обязанности здесь в главке, в Уренгое?

В данную минуту,— быстро ответил он,— быть с вами, показывать, объяснять, отвечать на ваши вопросы.

Мне понравилось, что он как-то с ходу, легко и просто понял, что главное мое заня­тие здесь, моя работа заключается именно в этом: смотреть, задавать вопросы, запо­минать и думать. И он сразу же сделался необходимым мне человеком.