И все-таки, Александр Михайлович, вы- то кто? Откуда здесь взялись?
У меня все просто. В Хабаровске окончил школу (отец был пограничник), институт в другом конце страны, в Сталинграде, в пятьдесят седьмом году. По распределению попал в Касимов, потом в Рязань, потом уехал на Каспий, Мангышлак, в город Шевченко, там начинали осваивать западно-казахстанскую нефть. На Мангышлаке и был крещен в строители, появился вкус к стройкам. И когда возникла эта Тюмень, двинулся на Север, в Надым, на этот газ. Пять лет Надыма и вот скоро пять лет в Тюмени.
На письменном столе я заметил лист бумаги с какой-то схемой. Поинтересовался.
Это, — сказал Александр Михайлович,— структура организаций Миннефтегазстроя в Западной Сибири на первое июня восемьдесят второго года.
Зачем это?
Затем, что все меняется. Структура живая. Жизнь все время поправляяет ее в соответствии с потребностями дела.
На этой бумаге увидел я эти шесть главков, одно объединение «Сибкомплектмонтажстрой», тресты, управления. Сидел я, разбирался в этой структуре, и невольно вокруг нее толпились всякие мысли, навязывались какие-то не очень, может быть, уместные аналогии. Интересно, думал я, можно ли, например, представить себе подобную схему, структуру по месяцам, на первое число такого-то и такого-то месяца, месяц за месяцем, год за годом, для нашего, скажем, литературного дела? Что мы увидели бы на такой схеме? И как бы она менялась месяц от месяца, год от года?..
Гулять по Уренгою-городу особенно не погуляешь, уже 50 по Цельсию, а на мне осенняя московская курточка и легкие ботинки. Кто же мог подумать, что прямо из дождя я попаду в эту стынь, где даже воздух промерз до последнего атома. И все-таки хотелось взглянуть на этот город не из окна гостиницы, а хотя бы с улицы. Пошли-поехали. И попался мне такой трубадур этого замечательного города, что заслушаешься, не оторвешься. Леонид Константинович Гусельников, или просто Леня. Помощник начальника главка. Леонид Константинович стал знакомить меня с городом и сразу же повел в «Цветок Уренгоя». Нет, не мог он просто, как все, говорить о городе, здешних людях, о месторождении и его обустройстве. Он почти декламировал. Его восторг нельзя было унять, да я и не пытался. Я считал, что мне просто повезло с этим Леонидом Константиновичем. Внешне он напоминал восторженного студента, молодой, подвижный, неуемный.
Вы знаете, что мне нравится больше всего здесь? — И сразу же стал отвечать: — Темп! Уренгойский ритм! Это мне по душе.
И мне показалось, что сам он никогда не выпадал из этого темпа, из этого бешеного ритма. Появлялся всегда внезапно, на ходу поправляя шапку, начинал быстро-быстро говорить, объяснять, планировать мою жизнь на ближайшие дни в этом городе. Глаза его беспокойно бегали по сторонам, и, если не было срочного дела, срочной нужды в нем, тут же, сию же минуту убегал куда-то — утрясать что-то, договариваться с кем-то, уславливаться бог знает о чем.
Я все думал о его месте, о его назначении в этом деловом мире Уренгоя. И в конце концов спросил:
В чем заключаются, Леонид Константинович, ваши, обязанности здесь в главке, в Уренгое?
В данную минуту,— быстро ответил он,— быть с вами, показывать, объяснять, отвечать на ваши вопросы.
Мне понравилось, что он как-то с ходу, легко и просто понял, что главное мое занятие здесь, моя работа заключается именно в этом: смотреть, задавать вопросы, запоминать и думать. И он сразу же сделался необходимым мне человеком.