Фото Олега Нехаева.

Познакомился я с ним в таежной глухомани, в поселении Бурный, на реке Тасеевой. Эти труднодоступные места Приангарья давно облюбовали самые непримиримые староверы. Здесь, за бурлящими порогами, прячется несколько таких единоверческих селений. Причем свое летоисчисление они до сих пор ведут от сотворения мира. И на их календаре был... 7515 год.

Для них никогда не звонит колокол. У них нет церквей и священнослужителей. И в этом — еще одно уникальное явление. Пойдя иным духовным путем, после раскола в XVII веке, староверы-беспоповцы не создали себе новых вождей. Власть им оказалась не нужной. В их поселках нет ни участковых милиционеров, ни сельсоветов, но есть порядок, которому позавидуешь. Всем управляет община. И их общение с Богом идет напрямую, без посредников.

У них другая, чем у нас, система нравственных координат, потому что «не все на Руси караси, есть еще и ерши». Знать бы только этим ершам, когда щука зубы меняет…

Откуда он взялся, я так и не понял. Зашли во двор — никого. И вдруг, как из-под земли вырос: ни дать ни взять — вылитый старичок-лесовичок. Приземистый. На голове, словно шляпка подберезовика, ветхий накомарник. Рубаха с прорехами. Смотрит, как на базаре покупает: с хитрецой и лукавинкой.

Я ему сразу за здравие, а он — спиной ко мне. Голову вниз опустил и из-за плеча, словом ощетинился:

— Че пожаловал-та?

Во мне чайничек обиды так сразу и вскипел.

Полчаса назад на берегу реки разыскал меня его сын Димка и сходу стал зазывать:

-- Тятя к себе приглашает. Небось, проголодались?

Я, как смог, начал отнекиваться. Мол, некогда, нужно еще чудо-мельницу с деревянным колесом успеть посмотреть. А он мне:

— Без хозяина туда нельзя.

— А кто же хозяин?

-- Да тятя наш.

Вот так я попал к староверу-мельнику, который, как и полагается, живет на самом отшибе деревни.

Пробую со второго захода познакомиться со старичком-лесовичком. Молчит.

Жена его с порога на него буркнула, а мне:

— Лаптев его зовут, Леонид Кириллович.

Лаптев. Это о нем мне еще за добрую сотню километров до его обители, бирюсинские староверы рассказывали всякие истории. Будто расхаживает он по деревне в дерюге. С валенком на одной ноге, с сапогом — на другой и в шапке задом-наперед. Идет — и встречных разговорами на душевную прочность проверяет. Совесть к обличению побуждает. Да еще и мысли всякие крамольные без оглядки высказывает.

Кто-то о нем прямо так и сказал: «Блаженный, что с него возьмешь».

Юродивых на Руси церковь, как известно, причисляла к людям «сознательно отрешившимся от обычного употребления разума». Однако, как бы к ним ни относились, но этих праведников в лохмотьях не трогали. Считали их помеченными «божьей печатью».

И были среди них, как настоящие безумцы, так и те, кто только надевал подобающую личину, чтобы уберечься от дыбы и каторги. Храм Василия Блаженного как раз и донес через века народную память об одном из таких юродивых.

— Вот если бы ты мне веревку привез, — подает голос Лаптев, — тогда дело бы было. А так, что с тобой о мельнице разговаривать...

— ?!

— А ты не смотри на меня худо. Дурак я, и есть дурак. Речку вот и ту в честь меня прозвали.

Насчет названия — чистая правда. Дом Лаптева стоит на берегу Дураковки. Даже на некоторых картах это наименование прописано. Только уже знаю я, что своим крещением речка обязана близлежащему порогу с дурным нравом, а вовсе не мельнику…

— Ох, беда-то. Вишь, живем жалеючи, — начинает причитать Лаптев. — Даром, что мельница есть. А квашню состряпать не из чего, чтоб хлеб испечь. Робить не могу, старый стал. Коня нет. Все на корове приходится возить. И дрова, и сено, и назем. В избу зайди — нищета...

Я качаю головой.

— Эка, не верит. Ну говорю ж — дурак. И сынов дураков народил.

Сбоку раздается защищающий шепоток жены:

— Такой дурак — на худой кобыле не объедешь.

Неожиданно замечаю, что позади меня, на крылечке, как на галерке, расположились все лаптевские домочадцы. А сам Лаптев, получается, перед нами, как на паперти.

— Худо. Ох, худо! Непогода совсем одолела. Как думашь, ведро скоро будет? — спрашивает Лаптев, показывая рукой на появляющиеся сине-черные тучи.

SyrikovMorozovaИ в этом его движении, в повороте головы я наконец, с облегчением нахожу отгадку мучавшему все время меня вопросу: где мы с ним могли встречаться раньше?

SyrikovYrodiviyНа картине Сурикова «Боярыня Морозова» душевным всплеском фанатичной веры переполнены две фигуры. В центре — раскольница в розвальнях, а в правом углу - юродивый, сидящий на снегу, рядом с плошкой для медяков.

Как же похож Лаптев на этого блаженного, осеняющего двуперстием, закованную в кандалы боярыню-староверку!

Кстати, знаменитый красноярец Суриков, скрупулезно добиваясь документальной точности, писал своего героя с натуры, заставляя позировать его босоногим на обжигающем морозце. Не исключено, что в этом сходстве с живописным персонажем прослеживается одна и та же родовая ветвь Лаптевых.