КАЛИКА ПЕРЕХОЖИЙ

 Наверное, немцы вскоре отступили, потому что повезли меня с другими детьми на Урал. Где-то под Свердловском я вышел из поезда и потерялся. Везде искал своих и не мог найти. Кричу, что есть мочи, а никто не откликается. Вдруг слышу: «Воробышка… Воробышка, иди ко мне!» Тут я и увидел старца с окладистой бородой. Это был слепой дед Анисий. Нищий. Странник. Он сгреб меня в Василий Перов охапку и закутал зипуном. Согрел. Покормил. И стал я с ним ходить по деревням, будто поводырь. Только чаще он сам нес меня на плечах, даже когда шли по ухабистым дорогам.

Дед Анисий был каликой перехожим. Пел песни, рассказывал былины. Но встречали его не как попрошайку милостыни, а почти как святого. В деревнях тогда остались одни бабоньки, выжатые горем и бедами. Они сами в плуг впрягались... Война ведь шла… Скотину жалели больше людей. Председатель говорил: на коровах пахать нельзя, солдат без молока оставим!

Дед Анисий заходил в каждую избу и начинал петь: «Что ж ты, Пелагеюшка, разводишь горькую слезу… Глянь, тучи темные… Гляди-кась, Пелагеюшка, сокол твой ясный поднялся… Ой да защитил он твоих детушек, галчат махоньких…»

Рассказ сибирского самородка Виктора Михайлова о том, как пел калика-перехожий.

И Пелагеюшка, замученная, распрямлялась. Свет в глазах появлялся. Гордостью плечи, как крыльями, разворачивались. Надежда пробуждалась. А дед Анисий все пел и пел. Мне он сказал однажды: «Когда сердце ревет,А.Пластов когда сердце кричит, нельзя с людьми обычным языком разговаривать». А я ведь был дебильным, толком слово вымолвить не мог. А он, как знал, что ко мне разум вернется… Не со мной, а с моим будущим разговаривал.

Однажды подошли к речке. Дед Анисий присел и говорит: «Воробышка, вернись к тетке Матрене, попроси чистое белое полотенце. Я побежал в деревню, а там сразу всполошились. К смерти – это. На берег пришли, а дед Анисий уже неживой. Так и умер, прислонившись к дереву. Ледоход как раз на реке начался.

Потом меня, как беспризорника, сдали в детдом. Это оказался тот же самый «мой» детдом, который эвакуировали из Подмосковья. Воспитательница мне тогда еще сказала: «Видишь, Витюша, ты как будто и не терялся. И документы на тебя все у нас». Но за этим «как будто» был год странствий с дедом Анисием. Как я теперь понимаю — самый счастливый год в моей жизни. Нигде и ни с кем мне не было так хорошо, как с ним. Питались — кто что подаст, а голодным никогда не был. Наверное, потому, что нищему и скорлупа — яичко. И, видимо, дар мне какой-то дед Анисий передал. Все от него. И то, что я занялся писательством. И страсть к путешествиям. И даже песни пою как он…»