Фото Олега Нехаева Бабушка ангарка из деревни Яркино

КАК Я ВПРОСАК ПОПАЛ

Несколько дней был в командировке на севере Кежемского Приангарья. Перед самым отлётом из таёжной деревеньки Яркино ко мне подошла незнакомая бабушка-ангарка и попросила передать сыну посылку в город. В отдалённых местах это запросто делается. Особенно там, где только самолётом и можно добраться до райцентра.

Почти с каждым рейсом летит оттуда оказия в виде какого-нибудь местного деликатеса. Могут рыбку со знаменитым ангарским «душком» передать, ведёрко отборной брусники, а то и просто трехлитровую банку вкуснющей сметаны. Вот за такой «передачей» я к ней и забежал по её просьбе.

Можете послушать уникальный ангарский говор. Аудиозапись сделана в сибирской деревне Яркино, в Приангарье.

Встретила она меня очень радушно, сказала: «Я тебя сейчас яблошницей угощу». Что это такое -- спросить не успел. Отказаться -- тоже. Но про себя подумал: напиток какой-нибудь.

Бабушка, как убежала за огромную русскую печку, так там и пробыла с полчаса. Через некоторое время, слышу, появился запах свежеиспеченного хлеба. Делаю поправку в размышлениях: всё же не напиток… Наверное, пирог какой-то с яблочной начинкой. Правда, такое кушанье абсолютно не характерно для ангарцев. Не климат здесь для яблок. В ходу другие составляющие: молотая черемуха, рыба, грибы, черника или брусника…

А бабушка из-за печки комментарий выдает: «Вовремя ты поспел. Тесто перед твоим приходом заворотенела. Так что яблошницу со свежим караваем отведашь… А может тебе ишо и верещагу сделать?»

Я уже раз десять «спасибо» сказал, а сам до сих пор не понимаю, что есть буду. Да и на самолет опоздать боюсь. Говорю об этом бабушке.

А она «успокаивает»:

-- Не будет его сёдни. Морок, вишь, какой! Да и поползун начинается.

Фото Олега Нехаева На лошадке до сих пор ездят в ангарских деревняхю

Я_ не выдерживаю и спрашиваю о непонятном «мороке». Она, смущаясь, разьясняет:

-- По-нашему это -- тучи. Поползун -- позёмка.

Вскоре на столе появляется «яблошница» с «верещагой». Толчёная картошка с яичницей. Спрашиваю: почему такие названия странные? Определенный ответ получаю только насчёт глазуньи: «А ты что не слыхал, как она верещит, когда жаришь!»

По поводу «яблошницы» догадка у меня появилась. Но как-то не верилось, что в ангарском названии картофельного пюре, оставил свой след предрассудок трехвековой давности. Но через несколько лет повстречался со староверами-ангарцами. Оказывается, у них до сих пор этот овощ в памяти сохранился, как «чёртово» или «земляное яблоко». Но при этом, староверы зная, что «картуфель» привёз в Россию ненавистный им «антихрист Петр Первый», «дьявольскую картошку» со временем стали считать «похвальной едой». Но речь не о ней. А о народном языке. Об ангарском говоре. 

 Кстати, древние русичи словом «язык» называли сразу и народ, и племя, и землю, и «то, что прежде ума глаголет». Так что в языке нашем всю суть народную можно рассмотреть. Универсальное средство. Как говорят на Ангаре: настоящий пригодник -- ключик для открывания любых замков.

Banner nebo samoleti 535

«Безвестным народом» назвал своих земляков-ангарцев писатель Валентин Распутин. Знаете почему? Потому что официально такого этноса нет. А говор -- есть. Причем учёные его называют уникальным. Принесли его с собой сибирские первопроходцы и переселенцы из Европейской России. Но там, где взяли, -- почти ничего уже не осталось. А в сибирской глухомани старорусское наречие живо ещё до сих пор.

Когда то здесь пролегала главная дорога из Московии. Но в начале девятнадцатого века весь грузопоток пошёл по построенному на юге Сибирскому тракту, а затем и Транссибу. А обосновавшиеся в Приангарье люди -- остались. Примечательно, что они не познали ни феодального гнета, ни крепостного права. Их даже в рекруты не брали. Боялись, что ссылаемые сюда революционер ы вконец испортили вольный народ.

Не зря опасались. В ангарцах до сих пор сохраняется чувство ревностного достоинства и… лихого бунтарства. С этим мне пришлось столкнуться на Ангаре ещё в брежневско-коммунистические времена.

Однажды прилетел вечером в старинную Кежму. Спустился от аэропорта к реке. Спрашиваю, стоящую на угоре бабушку, в плюшевом пальтишке:

-- Где здесь у вас райком или райисполком?

Та, взмахнув клюкой, резко отчекрыжила:

-- Опоздал. Все шаткомы уже закрыты!

-- Какие шаткомы!?

-- Которы штаны просиживают целыми днями!

Так я узнал, что всевозможные советские исполкомы, парткомы, профкомы, райкомы, здесь открыто именовали «шаткомами». Слово одно, но с каким смыслом! Всё в себя вобрало: и обычную шаткость, и дурную силушку медведя-шатуна. Наверное, Владимир Даль обрадовался бы такому народному обогащению русского языка. Он и сам был не прочь придумывать новые словечки. Кстати, его словарь был первым и последним в истории России собранием живого великорусского языка. Все остальные наши национальн ые словари служили не истине, а власти. Ученые пытались загнать язык в идеологическо-нормативное стойло. Слова подобные «шаткому» -- не признавались и отсекались.