У Калинкина моста.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

У Покрова колокол ударил шесть раз. Старик фонарщик приставил лестницу к мостовым фонарям и потушил лампы. Петербург просыпался. Степен­ный дворецкий повел молодого конюха в часть „наказывать". Барин был нервический и не выносил на дворе криков. Двое полицейских солдат провели сданного в рекруты дворового. За ними шли, при­читая, три женщины. Старуха в рваном салопе вы­нула из платочка копейку и подала парню.

На набережной Фонтанки показались дрожки. Старая лошадь еле передвигала ноги. Извозчик остановился у небольшого каменного трехэтажного дома виц-адмирала Клокачева. Молодой человек в плаще и высокой шляпе легко соскочил с дрожек и исчез в воротах. Это юный Пушкин возвращался домой с заседания „Зеленой Лампы". Здесь, в доме Клокачева, в старой Коломне, жили его родители.

Переехав в Петербург, отец поэта, Сергей Льво­вич, окончательно устранился от каких-либо хозяй­ственных забот. День его и без того был достаточно заполнен. Он начинал свои светские визиты по род­ным и знакомым с самого утра и обычно лишь к вечеру выцветшая карета, запряженная старыми кля­чами, стуча и громыхая, доставляла хозяина домой.

Все обязанности по управлению домом Сергей Львович возложил на свою жену. Но Надежда Оси­повна, не меньше своего мужа любившая светскую жизнь, была совершенно равнодушна к порядкам в своем доме. „Дом их,—рассказывал лицейский то­варищ А. Пушкина Корф,—всегда был на-изнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в дру­гой—пустые стены или соломенный стул; много­численная, но оборванная и пьяная дворня с басно­словной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечным недостатком во всем, начиная от денег до последнего стакана". Действительно, когда у Пушкиных обедало двое —трое посторонних, за посудой приходилось посылать к соседям. Парадные комнаты освещались канделябрами, а в комнате молодой Ольги Сергеевны горела сальная свеча, купленная на сбереженные ею деньги.

К сожалению, сохранилось немного указаний о жизни молодого поэта в доме родителей, на Фон­танке, Один современник оставил нам все же такое описание обстановки жизни Пушкина а доме Клока­чева: „Мы взошли на лестницу; слуга отворил двери, и мы вступили в комнату П. У дверей стояла кро­вать, на которой лежал молодой человек в полоса­том бухарском халате, с ермолкою на голове. Возле постели, на столе, лежали бумаги и книги. В комнате соединялись признаки жилища молодого светского человека с поэтическим беспорядком ученого".

Много друзей перебывало у Пушкина в стенах клокачевского дома. Самыми частыми его гостями бывали, конечно, товарищи поэта по лицею. Один из них, Модест Корф, был ближайшим соседом Пушкиных, так как его семья жила в этом же доме Клокачева, этажем ниже. Корф прожил, по его сло­вам, пять лет под одной кровлей с Пушкиным. Добрые отношения между обеими семьями были однажды нарушены дракой, возникшей между ка­мердинерами А. Пушкина и Корфа. Барон Корф, выйдя на шум, прибил тогда пушкинского камерди­нера. Александр Сергеевич, узнав об этом, со свой­ственной ему горячностью вызвал письмом Корфа на дуэль.—„Не принимаю вашего вызова из-за такой безделицы,— отвечал Корф,—не потому, что вы Пушкин, а потому, что я не Кюхельбекер".

Но это был, конечно, исключительный случай. Крепостные люди Пушкиных привыкли к суровому обращению и не доставляли обычно особых хлопот своим хозяевам. Особенно резка бывала Надежда Осиповна. Урожденная Ганнибал, она привыкла в своей семье к тому, что „людей выносили на про­стынях", как обычный результат барского гнева. Своей прислуге Надежда Осиповна позволяла отра­щивать одни лишь бакенбарды, не терпя „борода­чей". Не допускалось в доме и курение. Даже Сер­гей Львович до самой смерти жены курил украд­кой. Среди слуг в доме выделялся безотлучный ка­мердинер при особе Сергея Львовича—красавец Гавриил Калашников. С его сестрой Ольгой, осенью 1824 г., у Александра Сергеевича произошло в де­ревне сближение, последствием которого было ро­ждение ребенка 2. Тут же в клокачевском доме жила Арина Родионовна, а также известный Никита Коз­лов, любитель литературы, поэт, пестовавший Але­ксандра Сергеевича с детства. Он провел с ним годы ссылки и время женитьбы. Наконец, после смерти поэта, Козлов проводил тело своего барина из Петербурга в Святогорский монастырь. Он в полном смысле слова не покидал его от колыбели до могилы.

Годы пребывания Пушкина в доме Клокачева были временем подъема в русской жизни после испытаний 1812—15 гг. Молодое поколение при­несло с собой из похода новые настроения и было окрылено мечтами о свободе. Молодежь с жаром рассуждала о реформах, конституции, освобождении крестьян. В эту жизнь, заполненную свободолюби­выми беседами, театром, вином и любовью, оку­нулся молодой, только что окончивший учение в лицее, Пушкин. К старым друзьям прибавились но­вые, явились нные чувства, иные настроения и мысли.

В этом скромном клокачевском доме Пушкин дал волю своей дерзновенной музе. Когда же он осмелился однажды показывать в театре портрет Лувеля, убийцы францусского принца, с подписью „урок царям", поэт был отправлен в ссылку на юг. 6 мая 1820 г. Пушкин на долго простился с Петер­бургом. Его лицейские друзья, Дельвиг и Яковлев, провожали его до Царского Села.—В этот день опустилась завеса над бурной юностью поэта.

Какова же история этого дома, в котором рас­правил свои крылья его гений? — Дом Клокачева стоял в старой Коломне, где жили маленькие, скромные ремесленники, бедные торговцы3. Тут се­лились, из-за дешевизны квартир, и мелкопоместные дворяне, приезжавшие в столицу хлопотать по тя­жебным делам, и бедные вдовы, привозившие в Пе­тербург дочерей на выданьи. В начале XIX века Коломна была одной из самых бедных частей города,—„Здесь,—писал современник,—при свете сальной свечи, согнувшись, сидит трудолюбие; в тесной квартирке, обращенной во двор окнами, скрывается огромный талант; в бель-этажах здеш­них домов не бывает раутов; есть лавки, но нет магазинов; по улицам не только гуляют, но и ходят пешком; здесь встают, когда там еще спят и ло­жатся спать, когда там только собираются к вечер­ним выездам".

Тут стояли тогда небольшие деревянные домики кузнеца Димшукова, трубача Тячькина, ундера Шумарева. Единственной значительной постройкой яв­лялся каменный дом генерал-майорши Игнатьевой (согласно сенатскому атласу 1798 г. участок этот значился тогда еще ведомства СПБ. полиции). Однако, дом принадлежал Игнатьевой не долго, перейдя вскоре во владение виц-адмирала Клокачева, ар­хангельского генерал-губернатора.

Клокачевский дом стоял на правом берегу Фон­танки, в конце ее, у Английского пр.; это был второй дом за нынешним небольшим Калинкиным пер. Теперь этот участок № 185 по Фонтанке. В то время это был трехэтажный дом (с очень низким первым этажем), в 10 окон, с небольшим садом в глубине двора. До нас дошли планы дома и, на­сколько можно судить по ним, в квартире С. Л. Пуш­кина, довольно поместительной, было семь комнат, из них три на улицу; службы выходи во двор 4.

Адмирал Клокачев умер в 1823 г. 5, но еще до его смерти дом этот, с 1821 г., стал собственностью стат. советника Путятина. С середины же 30-х го­дов он уже принадлежал И. Д. Трофимову, сена­тору (с 1835 г.) увеличившему дом пристройками по фасаду: с правой стороны — в 8 окон, с левой— в 3 окна (внизу ворота).

Средняя часть дома простояла нетронутой до 1856 г., когда новый владелец дома, капитан Тро­фимов, в целях увеличения доходности, над­строил по всему фасаду четвертый этаж. Наконец, в 70-х годах уничтожили старый сад. Когда, пройдя через несколько рук, дом попал во владение купца Урусова, последний совершенно перестроил его в 1903 г. Он надстроил пятый этаж и, окончательно изменив внешний вид дома, превратил его в обыч­ное, безвкусное доходное строение. —Клокачевский дом перестал существовать *.

* От прошлого в этом доме уцелели до нашего времени лишь интересные черные лестницы во дворе. В квартирах вто­рого и третьего этажей (Корф жил под Пушкиными —следовательно те жили во втором или третьем этаже) средней части дома ни­чего не сохранилось от старой отделки дома. Лишь во втором этаже, в двух комнатах, уцелели от пушкинской эпохи красивые карнизы. Но уже печи везде новые.

Дом Трофимова, ранее Клокачева, в Коломне, ныне Фонтанка № 185. Здесь жил А. С. Пушкин и Карло Росси.Архив Лен. Отд. ком. хозяйства. Здание перестроено. Линия „А— В" означает пристройки 1836 года.

Уничтожение дома тем более печально, что он связан не только с именем юного Пушкина. В нем жил в 40-х годах, „почив от дел своих", талантли­вый архитектор Карло Росси ⁷.

Давно было сказано, что гений не имеет пред­ков, Таков и Росси, не знавший имени своего отца 8. Зато мать его, знаменитая танцовщица своего времени, Гертруда Росси, пользовалась в Петербурге большой известностью. Близкий в юности к архитектору Бренна, Росси, благодаря своим выдающимся способ­ностям, быстро сделал свою карьеру, В эту эпоху российские самодержцы стремились, в сооружавшихся, по их воле, постройках, явить миру грандиозное мо­гущество российской империи. И Росси воплотил в жизнь тщеславные устремления монарха.

Длинный ряд лет работал он в Петербурге над созданием своих шедевров, достигнув непре­взойденного совершенства. Арка Главного Штаба, Александрннский театр и Михайловский дворец являются достойными памятниками его гения. Но несмотря на необычайную щедрость к нему Нико­лая I, материальное положение Росси оказалось, к концу его жизни, чрезвычайно затруднительным. Продолжительная болезнь самого Росси и его жены поглотила все средства. В эту эпоху столь частых злоупотреблений при возведении монументальных зданий (известны неблаговидные в этом отношении поступки некоторых виднейших русских архитекторов), Росси, через руки которого прошло, за период его зодчества, свыше 60 милл. руб., когда умерла его жена, не имел даже денег на ее похороны. Соста­рившийся, больной, огорченный интригами и откло­нением его новых проектов, Росси, волею судеб,должен был отойти от работы. И за последние де­сять лет своей жизни он не построил ни одного здания. Росси умер 6 апреля 1849 г. от холеры. Но ни одна газета того времени, за исключе­нием краткой заметки о его смерти, не упомя­нула об этом замечательном художнике. Он во время ушел, однако, с жизненной сцены. Ему не пришлось, подобно его высокому покровителю, пе­режить позор падения огромной империи. Крымская война положила конец славе „непобедимой Нико­лаевской России". С нею умер и ее стиль.

Замечательна судьба этого дома на Фонтанке, давшего приют двум величайшим представителям поэзии и архитектуры. С ним связано имя певца Петербурга, Пушкина, творца „Медного Всадника", „Пиковой Дамы", „Домика в Коломне" и „Оне­гина". Но с ним соединено также и имя великого зодчего, своими творениями создавшего из север­ной столицы один из прекраснейших городов мира.— Как различны были, однако, дни, проведенные обоими великими людьми в стенах этого скромного дома. Один жил тут на заре жизни, в ореоле нарождаю­щейся славы. Другой познал здесь печаль заката жизни и забвения. Пушкин горделиво мечтал тут о бу­дущем, России здесь с горечью думал о прошлом.

Расставшись со старой Коломной, Пушкин, де­сять лет спустя, в 1830 г., вспомнил в своем „До­мике в Коломне", те места, где он провел дни своей юности:

Я живу

Теперь не тем, но верною мечтою

Люблю летать, заснувши наяву.

В Коломну, к Покрову—и в воскресенье

Там слушать русское богослуженье.

И в памяти поэта воскресли образы прошлого.

Туда, я помню, ездила всегда Графиня... (звали как, не помню, право).

Она была богата, молода;

Входила в церковь с шумом, величаво;

Молилась гордо (где была горда!).

Но сквозь эту гордость поэт прочел в ее глазах иную повесть: „долгие печали, смиренье жалоб"..)

Она страдала, хоть была прекрасна

И молода, хоть жизнь ее текла

В роскошной неге; хоть была подвластна

Фортуна ей; хоть мода ей несла

Свой фимиам,- она была несчастна...

Плетнев в своей переписке с Гротом называет имя молодой Графини ¹⁰.—Это Стройновская, дочь генерала Буткевича, послужившая прообразом пуш­кинской Татьяны 11. Посещение его отдаленной церкви у Покрова говорит о том, что она жила в Коломне. Действительно, по той же стороне Фон­танки, где стоит бывший дом Клокачева, в котором жил Пушкин, отделенный от него всего лишь пятью домами, стоял в те времена трехэтажный дом гене­рала Буткевича. Большой участок этот у Калинкина моста, на углу Фонтанки и Садовой ул., чис­лится теперь по Фонтанке под № 199. Из многочис­ленной семьи Буткевича своей редкой красотой выделялась дочь Екатерина. Короткие годы своегодетства она провела здесь, на Фонтанке, в доме отца, человека замкнутого и сурового. Он занимал первый этаж, семья же его помещалась во втором. Однако, безрассудные траты старика скоро привели его к разорению. Единственным спасением для семьи мог быть, удачный брак красивой дочери. Мать на коленях умолила дочь пожертвовать собой для семьи. Вскоре Екатерина Буткевич вышла замуж за семидесятилетнего гр. Стройновского. Его внучка была ровесницей невесте, но граф владел крупным состоянием. Их венчали поблизости родного дома невесты, у Покрова, в той самой церкви, где Пуш­кин встречал ее впоследствии.

Стройновский купил для своей юной жены, не­далеко от дома Буткевичей, небольшой особняк, ныне стоящий на Фонтанке под № 167. Дом свой он украсил прекрасно подобранной картинной галлереей, привезенными из Италии статуями Кановы. В первую зиму после свадьбы Стройновский вывез свою жену в свет. Первый контрданс на балу гра­финя танцовала с Александром I, а затем от нее весь вечер не отходил известный красавец Черны­шев, впоследствии светлейший князь и фаворит Николая 1. Но этот столь блестящий первый выезд оказался и последним для юной графини. По воле мужа, она стала пленницей в своем роскошном доме, двери которого закрылись для посторонних глаз. Грустной чередой потекли ее дни. Не внесло от­рады и рождение в 1823 г. дочери, с первых дней жизни носившей яркий отпечаток старческой дрях­лости.

Жизнь в золотой клетке закончилась неожидан­ной катастрофой.

Состоя членом высшего судебного органа — Се­ната, Стройновский счел возможным заниматься в Сенате ведением судебных дел частных лиц. При проигрыше им одного такого дела обнаружилось, что он совмещал обязанности судьи и адвоката. Действительный тайный советник граф Стройновский был немедленно уволен со службы. Ему пришлось при этом уплатить своему бывшему доверителю мил­лионную- сумму, что повлекло за собой полное ра­зорение Стройновского. Он должен был продать свой дом на Фонтанке, со всеми его ценностями, и переехать в деревню, где он вскоре и умер в 1835 году Через год его молодая вдова вышла замуж за генерала Зурова.

Дом же, в котором она жила еще со Стройновским, сохранился до наших дней. Это небольшое трехэтажное здание в 11 окон простояло без измене­ний до 1888 года ¹³. Его новый владелец, купец Карякин, увеличил окна третьего этажа, уничтожил ста­рый карниз и украсил вход целующимися амурами, „отделав", как гласят документы, дом. Такова судьба этого дома, где протекла печальная молодость той, которая олицетворила собой трогательный образ пушкинской Татьяны.

Как было сказано выше, тут же, на Фонтанке, стоял дом, где Екатерина Буткевич провела свою юность. По смерти ее отца этот дом перешел к его вдове, „генерал-лейтенантше Буткевичевой". у Впоследствии им владели ее наследники и в царствование Александра II он принадлежал ее внуку Зурову, владевшему домом еще в начале XX века. Так простоял, без особых изменений, этот дом до 1911 г.,

когда в доме ротмистра Кудрявцевой, его следующей владелице, было разрешено выстроить новый дом. Она построила на свободном по фасаду набережной Фонтанки месте многоэтажное здание и, надстроив старый дом Буткевичей, объединила все в одно но­вое громадное здание. Но и теперь с правой сто­роны, здесь видна инкорпорированная трехэтажная постройка. Это единственные сохранившиеся до нас следы дома Буткевичей.

Ближайшим соседом их и постоянным посетите­лем являлся генерал гр. Ивелич, владевший домом рядом по набережной Фонтанки (ныне № 197). Его старшая дочь, Екатерина Марковна, чрезвычайно некрасивая девица, отличалась замечательным остро­умием. Ее эпиграммы ранили подобно ядовитым стрелам. Она была в доброй дружбе со своими со­седями Пушкиными, называвшими ее „милой кузи­ной" и „добрейшей нашей графинюшкой". Частым гостем дома Ивеличей бывал и А. С. Пушкин, со­стоявший с Екатериной Марковной в дружественной переписке.

После Ивеличей домом этим владели последова­тельно генерал-штаб-доктор Гаевский и жена генерал- лейтенанта Арбузова. Но старая Коломна осталась близка сердцу бывшей графини Стройновской и она купила вскоре этот дом, стоявший рядом с тем, где она провела свое печальное детство 14. Однако уча­сток под № 197 по Фонтанке является теперь пусто­порожним местом—стоявший тут старый дом недавно снесен.

Говоря об этих трех домах Буткевичей, Ивеличей и Стройновских, хозяева которых были связанымежду собой дружбой и родственными отношениями, нельзя не упомянуть неизменного посетителя этих домов, капитана Мерлини. Он жил тут же на Фон­танке, против Буткевичей, в собственном маленьком деревянном доме. Откуда был родом этот капитан и точно ли был он Мерлини; об этом никто не знал, да и не заботился. Прошлое Мерлини было покрыто тайной. В настоящем же он владел дере­вянным домиком и четверкой лошадей, беспрестанно развозившх его по городу. Составленное капита­ном подробное расписание всех знакомых домов указывало точно, где ему надлежит завтракать, обе­дать и ужинать, Апломб у него был при этом изу­мительный. В продолжении двух десятков лет он аккуратно являлся два раза в неделю к Буткевичам. Всякий раз он протягивал Буткевичу руку и, в ответ на этот жест, Буткевич неизменно засовы­вал свои руки в карманы. Ивелич, при визите к нему Мерлини, осыпал его ужасной бранью, чуть ли не бил его, но эти „недоразумения" не могли изменить приятной улыбки Мерлини, а тем более нарушить расписание его дня и отличный аппетит.

Однако, раз в год Мерлини давал обед всем своим кормильцам. И тогда вся Фонтанка, чуть не до Египетского моста, была запружена экипажами. Амфитриона приветствовали, чествовали. А на утро Мерлини отправлялся в свой обычный путь.

В своем столь ценном описании художественных красот Петербурга, В. Я. Курбатов, относительно трех старинных домов у Семеновского моста на Фонтанке (№№ 97, 99 и 101), лишь вскользь отметил, что это—„дома конца XVIII века, за ними же

остатки знаменитой Вяземской лавры" Между тем, эти три дома, свидетели далекого прошлого, связаны с людьми и событиями, не прошедшими бесследно.

Громадное место это, включавшее четыре нынеш­них участка по Фонтанке и тянувшееся вглубь до самой Сенной пл., приналежало в конце XVІІІ ве­ка известной Агафоклее Александровне Полто­рацкой. С ее портрета, работы Левицкого, смотрит на нас ослепительная красавица, с мягкой улыбкой на устах. Кто бы узнал в этом чарующем образе зна­менитую своей жестокостью тиранку „Полторачиху"?

Муж ее, попавший когда-то в Петербург из Украины благодаря прекрасному голосу, получил должность „уставщика певческой капеллы", то-есть ее директора. Его второй женой и была „Полторачиха", так широко прославившая его имя. Ее исключительная энергия способствовала тому, что к концу жизни состояние Полторацкой исчисляли в 13 тыс. душ. Одинаково жестокая и с крепостными и со своими детьми, она приказала однажды высечь провинившегося пред нею сына-офицера. Интересно отметить, что эта женщина, столь самодержавно пра­вившая своими поместьями, в то же время никогда ничего сама не подписывала, держа для этого особого секретаря Объяснялось это составленным ею в моло­дости подложным завещанием, из-за которого Полто­рацкая чуть не попала под суд. Замяв дело, она дала зарок никогда не брать пера в руки и выпол­нила его так добросовестно, что не только чужие, но и все домашние считали ее неграмотной.

Полторацкая умерла в 1822 г., но еще задолго до смерти она была однажды опрокинута вместе  с экипажем и так изувечена, что „все кости ее были поломаны в куски и болтались, как орехи в мешке". Прикованная навсегда к постели, она все же про­должала самостоятельно распоряжаться своими имениями. Почувствовав приближение смерти и жестоко страдая, она приказала собрать в большом зале ее дома, близ Торжка, всю округу. Здесь, при большом стечении "крестьян и соседей, неукротимая „Полторачиха" во всеуслышание покаялась в своих прегрешениях, произведя этим сильнейшее впе­чатление на присутствующих.

Принадлежавшие ей упомянутые участки на Фонтанке розданы были ею в приданое дочерям, в замужестве Мертваго, Сухаревой и Олениной 16. Чрезвычайно схожие между собой постройки отли­чались друг от друга лишь раскраской. Дом Мертваго, ныне № 99, с большим фронтоном и колон­нами, поддерживающими балкон (колонны добавлены впоследствии), был выкрашен тогда в палевый цвет. Приносивший не много дохода, он был продан Мертваго купеческой жене Зверковой всего за 35000 рублей 17.

Другая дочь Полтарацкой, Елизавета Марковна, в 1790 г, вышла замуж за Алексея Николаевича Оле­нина, впоследствии президента Академии Художеств и директора Публичной библиотеки. Олениной при­надлежали в начале XIX века два дома на набереж­ной Фонтанки. Первый (ныне № 97) вскоре перешел к старшей дочери Олениных, Варваре, вышедшей замуж за своего дальнего родственника Г. Н. Оленина.

Старики же Оленины жили через дом отсюда, в здании, стоящем ныне по набережной Фонтанки

под № 101. Надо заметить, что в первые годы XIX века, Оленин, тогда еще управляющий юнкерской школой при Сенате, жил тут во дворе, в специально построенном им для себя отдельном флигеле. Греч вспоминает в своих записках это здание, украшен­ное итальянскими окнами, куда вела тесная лестница с „забегами". Впоследствии Оленины перешли в ли­цевой флигель участка, так прославившийся своим гостеприимством

Оленин, человек всесторонне образованный, тон­кий ценитель искусства, по выражению Аксакова, „как старший брат", собирал вокруг себя русские таланты. Его радушный дом долгое время служил приютом литераторам и художникам того времени. Но и чиновный Петербург любил посещать гостиную этого влиятельного сановника, прозванного Але­ксандром I—тысячеискусником, „Tausendkunstler".

Ранней весной 1819 г. у Олениных собрались гости. В зале, близ дверей, стоял хозяин, маленький человек, с большими торчащими ушами. Его хитрые глазки с особым умилением останавливались на гостях, мундиры которых были украшены звездами. А таких здесь было не мало. У окна оживленно беседовала группа блестящих гвардейцев. В углу сидел Пушкин со скучающим видом слушавший Крылова, нараспев читавшего молодежи какую-то басню. Из столовой выбежали две девочки. Меньшая, черноглазая, подбежала к Пушкину,—„Пушкин,— закричала она,—скорей! Начинают фанты"- Двадца­тилетний Пушкин с досадой отвернулся от девочки. Эта была Аннет Оленина, которой десять лет спустя Пушкин делал  предложение, но получил отказ.

В этот момент его внимание внезапно  привлекла показавшаяся в дверях гостиной молодая дама ослепительной красоты."Трогательная томность" чувствовалась в ее улыбке, в ее доверчивых, пре­красных глазах. „Кто это?"— спросил Пушкин у сопровождавшего даму своего приятеля Александра Полторацкого.—„Это Аннет Керн, моя кузина",— отвечал тот. Пушкин не спускал больше с нее глаз. Вскоре стали играть в фанты и Керн приняла участие в игре; в круг играющих вошел тогда и Пушкин. Керн по ходу игры оказалась Клеопатрой. Когда, сияя своей красотой, она, в сопровождении своего кузена, проходила мимо Пушкина, держа в руках корзину с цветами, он ядовито бросил Полторацкому: ,,Etс'estsansdoutemonsieurquiferaIaspic?"—Boвремя ужина Пушкин сидел, как зачарованный. Юная красавица сразу властно овладела его пылким во­ображением. —Настало время разъезжаться. В последний раз перед Пушкиным мелькнул в окне кареты тонкий профиль... и он остался один на опустевшей набережной.

Прошли годы и потускнел в душе поэта образ  прекрасной гостьи оленинского дома. Но случай соединил их снова в глуши Псковской губернии и вновь зажглось ярким пламенем в душе поэта угас­нувшее чувство.                        

Я помню чудное мгновенье.

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье.

Как гений чистой красоты...

Такой явилась она впервые пред взором поэта в доме Олениных на Фонтанке. Такой обессмертилон ёе в своих несравненных стихах.

Но дом на Фонтанке, где впервые встретились Пушкин и Керн, уже тогда не принадлежал больше Олениным. Крупные расходы, вызывавшиеся его со­держанием, а главным образом общее расстройство дел, заставили Олениных продать этот дом и пере­ехать на Мойку, к Красному мосту. 27 апреля 1823 г. в „СПБ. Ведомостях" появилось уже объявление о сдаче в наем этого „бывшего оленинского дома". Его новым владельцем явилась Серафима Ивановна Штерич. Внешне тут мало что изменилось. Многие из тех, кто посещал когда-то Олениных, были теперь гостями Штерич. Здесь бывала и А. П. Керн, поселившаяся даже в доме Штерич весной 1827 г. Известный А. В. Никитенко, наставник сына Штерич, так описал свою встречу с Пушкиным у Керн: „Это человек небольшого роста,—записал Никитенко,—на первый взгляд не представляющий из себя ничего особенного. Если смотреть на его лицо, начиная с подбородка, то тщетно будешь искать в нем, до самых глаз, выражения поэтиче­ского дара. Но глаза непременно остановят вас: в них вы увидите лучи того огня, которым согреты его стихи—прекрасные, как букет свежих весенних роз, звучные, полные сил и чувства".

Но в стенах бывшего оленинского дома появи­лись и новые лица. Часть дома, с начала 1829 г., заняло здесь правление Петербургского университета с его канцелярией*. 

* Студенческие аудитории, учебные кабинеты, музеи, ка­меры для казенных студентов и т. д. помещались тогда на Кабинетской ул. в длинном двухэтажном здании, впоследствии занятом синодальным подворьем.

И на лестнице дома встре­чались теперь сгорбленные фигуры профессоров в потертых виц-мундирах, раздавались и звонкие голоса студентов. Тут же помещалась квартира ректора университета Дегурова. К удивлению являвшихся на прием к нему студентов, ректор обращался к пришедшим по французски. Объясня­лось это тем, что Дегуров (duGour) не знал рус­ского языка 19.

С предоставлением университету в конце 30-х годов помещения бывших 12-ти коллегий на Василь­евском острове, правление университета оставило бывший оленинский дом. Потом умерла хозяйка дома, С. И, Штерич, и в управление оставшимся имуществом вступила ее внучка, Мария Алексеевна.

С новой владелицей дома связано имя Лермон­това. Мария Алексеевна Штерич была замужем за кн. Щербатовым, но скоро осталась вдовой. Это была одна из образованнейших и интереснейших женщин Петербурга 40-х годов. Увлеченный Щер­батовой поэт, описывая ее красоту своему приятелю Шаи-Гирею, выразился, что она „такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать'*. Лермонтов посвятил Щербатовой свое известное стихотворение „На светские цепи":

От дерзкого взора

В ней страсти не вспыхнут пожаром,

Полюбит не скоро,

Зато не разлюбит уж даром.

* Досужие языки передавали даже в городе, что Лермонтов был женихом Щербатовой, но, избегая уз брака, на коленях будто бы просил свою бабушку, старую Е. Арсеньеву, не раз­решать этого брака.

На Щербатову им также написана била извест­ная эпиграмма:

Ах как мила моя княгиня!

За ней волочится француз...

Этот „француз" был сын французского послан­ника де-Барант, с которым у поэта произошел из-за Щербатовой поединок, повлекший ссылку Лермон­това на Кавказ. А год спустя, на другой дуэли, ре­шилась, наконец, судьба мятежного поэта. Щерба­това же вскоре вышла замуж за генерала Лутковского, продолжая владеть своим домом до конца 50-х годов,

Связанный с именами Керн и Щербатовой, вос­крешающий в памяти образы двух величайших на­ших поэтов, дом этот и поныне стоит на Фонтанке.