Дом Бибиковой на Гагаринской ул., ныне № 16. Здесь у Карамзиных прощался с Петербургом М. Ю. Лермонтов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Небольшой скромный дом № 11 по Лиговской ул., стоящий недалеко от Знаменской пл., ныне площади Восстания, принадлежал в начале XIX века некоей чиновнице Кудрявцевой, от которой перешел впоследствии к губ. секретарю Модену.
В 20-х годах темная лестница дома заканчивалась наверху грязной стеклянной галлереей. Во втором этаже, на обитой оборванной клеенкой двери, виднелась розовая обложка известного журнала „Благонамеренный". Тут помещалась контора журнала и здесь же жил его издатель, Александр
Ефимович Измайлов. Известный литератор к баснописец, он был чрезвычайно популярен среди петербуржцев, знавших наизусть множество его стихов.
Каждый входивший в квартиру Измайлова сначала попадал в комнату, исполнявшую назначение залы и столовой и всю заваленную запыленными пачками журналов. Эти же журналы наполняли и кабинет хозяина, освещавшийся во всю стену итальянским окном, выходившим на стеклянную галлерею. Поднесенная кем-то в подарок бронзовая чернильница, стоявшая на письменном столе, была без употребления, а ее назначение выполняла старая банка из-под помады. У окна в клетках весело заливались канарейки. На огромной лежанке хрипела старая моська по имени „Венерка нумер второй", так как „Венерка нумер первый" кончила свои дни много лет назад 86.
Тут у этого стола почти всю жизнь и провел в доме Модема Измайлов, сочиняя свои басни, эпиграммы и статейки. Он был несказанно ленив и журнал свой издавал неисправно. Бывали годы, когда подписчики еженедельного журнала получали только 35 или 40 номеров. Был случай, когда июньский номер вышел в октябре и им закончен был год. Но издатель самым добросовестным образом старался впоследствии разъяснить подписчикам причины неисправности. Дочь, мол, в институт отвозили, много хлопот было; родственников добрых в далекий путь провожали и т. д. Однажды невыход в свет на маслянице своего журнала Измайлов объяснил еще проще:
Как русский человек, на праздниках гулял:
Забыл жену, детей, не только что журнал.
Утром он повязывал себе шею аннинской лентой и торжественно надевал фрак с золотыми пуговицами. Облачившись затем в широчайший синий сюртук и украсив голову цилиндром, он наполнял необъятные карманы сюртука всякими рукописями, газетами и журналами. „Александр Ефимыч в должность пошел,—говорили лиговские лавочники,—время-то как идет, побаловаться чайком уж, выходит, можно",—Они знали, что ленивый Измайлов на службу рано не пойдет.
А вернувшись, он набрасывал на себя старый засаленный халат и, забыв по рассеянности, снять свой орден, усаживался в кресло и подзывал к окну голубей. Приходили приятели-литераторы. Начинались обычные споры. Передавались на ухо, под „честным словом", рассказанные уже всему городу последние журнальные сплетни. Равнодушно внимал всему этому Измайлов.—„Лукьянушка,— кричал он, наконец, когда уж очень его донимали,—Лукьянушка, принеси-ка нам троечку апельсинчиков, да захвати графинчик квасу". А потом, помолчав и как-будто над чем-то серьезным раздумав, прибавлял: „Замени-ка квас пожалуй, очищенной. Ко времени будет". Входил Лукьянушка с вечно пасмурным и недовольным лицом и нехотя ставил на стол угощение.—„Добро,—говорил Измайлов,—приступим".—И приступали.
Не менее популярным, чем А. Е. Измайлов, лицом в Петербурге являлся тогда известный стихотворец гр. Д. И. Хвостов. Он жил в Литейной части, в собственном доме на Сергиевской ул., вблизи Литейного пр.
Ему принадлежал одно время дом № 576 в Московской части, вблизи Загородного пр. Продав его, Хвостов приобрел на Сергиевской, через дом от Сергиевского собора, некрасивый, желтый двухэтажный дом, который он занимал еще в первые годы XIX века 69
Сначала сенатский обер-прокурор, потом сенатор и действительный тайный советник, Хвостов являлся притчей во языцех всего города, благодаря страсти своей к сочинению стихов. Эта его болезненная причуда вызывала кругом одни насмешки и молодые писатели обыкновенно оттачивали об него свое перо. Без эпиграммы на Хвостова, сказал Вигель, как-будто нельзя было вступить в литературное сословие.
Дом Хвостова на Сергиевской был известен всему городу. Хозяйка дома говорила только по французски, разодетая в пестрые блинды и шелка, принимала гостей. Их бывало тут много, так как хвостовский дом славился гостеприимством и „скатерть тут не снималась с утра до поздней ночи". Надо заметить, что кротость и добродушие являлись одним из главных достоинств Хвостова и кошелек его был всегда широко открыт для нуждающихся. Многие литераторы и журналисты того времени охотно пользовались помощью стихотворца.
У Хвостова часто устраивались литературные чтения, главным образом, конечно, произведений хозяина, и тогда торжественно устанавливался длинный стол, покрытый малиновым сукном с золотыми кистями, В другие дни, когда в гостиной играли в карты, Хвостов, уведя намеченную жертву в кабинет, читал там до ужина стихи. По утрам же
слушать его поэзию входило в обязанность секретаря. Но обыкновенно никто не выдерживал принудительного слушания поэзии больше года. Один отставной ветеринар сумел пробыть у Хвостова несколько лет. Но это объясняли его чрезвычайно крепкой комплекцией. А злосчастный стихотворец, величавший себя „наперсником муз", „мудролюбцем", искренно верил, что его „неувядающий гений" найдет себе скоро всеобщее признание *
* Небезъинтересно, однако, что этот „наперсник муз" не брезгал, подобно другим виднейшим представителям российского дворянства, заниматься винным откупом.—„СПБ Ведомости". 1822 г., стр. 454.
Знакомые Хвостова, подходя к Сергиевской, боязливо оглядывались по сторонам, опасаясь встречи с голубой графской каретой. И если они, при виде ее, не сворачивали тотчас в сторону, из кареты выходил сгорбленный старик в засаленном, украшенном звездой, сером фраке. Вежливо справившись о здоровьи встреченного, но не выждав ответа, он делал знак двум сопровождавшим его лакеям. Громадные гайдуки, одетые в расшитые серебром камзолы, доставали из своих необъятных карманов пачки листков последних произведений графа. Он хватал свою жертву крепко под руку и начинал тут же на улице свое чтение:
Петрополь славный,
Афинам равный.
Царь невских волн,
Отрады поли...
А гайдуки угрюмо стояли рядом.
Против дома Хвостова, по другую сторону Сергиевской ул., ныне ул. Чайковского, на углу небольшого Друскеникского пер., стоит двухэтажный дом (№ 29), принадлежавший до революции Нарышкиным.
По сенатскому плану 1798 г. владельцем этого дома значится генерал-поручик Иван Абрамович Ганнибал. Это сын знаменитого „петровского арапа", родной брат отца Надежды Осиповны Пушкиной, урожденной Ганнибал. Наваринский герой, строитель Херсона, И. А. Ганнибал скончался холостым в Петербурге (надо полагать здесь же, в своем сергиевском доме) 12 октября 1801 г. Он погребен в Лазаревской церкви Александро-Невской лавры, где на бронзовой плите надпись гласит:
Зной Африки родил, хлад кровь его покоил,
России он служил, путь к вечности устроил.
Стенящие о нем родня его и ближни
Сей памятник ему с усердием воздвигли.
Еще за год до смерти Ивана Абрамовича, брат его, Петр Абрамович Ганнибал, жил здесь на Сергиевской ул., в доме брата, перед своим отъездом заграницу Петр Ганнибал на много лет пережил своего брата и, несмотря на страсть к вину, достиг восьмидесятилетнего возраста. „Эй, малый, подай водки алой!"—было его любимой поговоркой *
* Точное время смерти Петра Ганнибала до настоящего времени не установлено. Как сообщает П. Анненков, он умер в 1822 г. Но из письма Пушкина к П. А. Осиповой от 11 августа 1825 г. видно, что дядя его матери жил еще тогда (Письа Пушкина. Ленинград. 1928 г., т. II, стр. 151). В „СПБ. Ведомостях" мне пришлось, однако, встретить публикацию детей Ганнибала, устанавливающую год смерти их отца,— 21 сентября 1826 г. его дети, „оставшись единственными наследниками по смерти покойного родителя нашего генерал- майора Петра Абрамова сына Ганнибала", вызывали кредиторов и должников покойного в г. Остров, Псковской губ. („СПБ. Ведомости". 1826 г., стр. 892). Публикации о смерти обычно появлялись в то время в газетах через два—три месяца после кончины наследодателя. Таким образом смерть П. Ганнибала надо относить к лету 1826 г.
Ближайшие годы после смерти Ивана Абрамовича дом его еще оставался в семье Ганнибалов. По табели 1804 г. он значится принадлежащим „наследникам генерал-лейтенанта Ганнибала" и оценивается в 12.000 руб. Но уже к 1809 г. дом перешел к Неплгоевым, простояв без изменений до середины 50-х годов, когда, по просьбе следующего владельца, Трубецкого, последовало разрешение на переделку Дома *.
* Как гласит помета на докладе, высочайшее соизволение последовало в г. Николаеве, в тяжелые дни севастопольской войны, когда Александр II осматривал на юге войска. Забитая николаевскими шпицрутенами армия, блестяще знавшая только шагистику вахт-парадов, оказалась совершенно неподготовленной к встрече с неприятелем. Но бюрократическая машина работала в обычном порядке и ничтожнейшее дело о перестройке Дома в Петербурге на Сергиевской ул. отсылалось в далекий Николаев для всеподданнейшего доклада.
Тогда по проекту архитектора Боссе дом Ганнибалов подвергся значительным изменениям,—В то время часть лицевой стороны участка слева занимал небольшой домик в 3 окна. Боссе уничтожил как его, так и стоящие рядом ворота и, вытянув главное здание по всему фасаду, прибавил 6 новых окон. Боссе передвинул также влево неуюлько измененныйфронтон, украсил его гербом и протянул шесть пилястр. В 1875—76 гг., при некоторых новых работах, архитектором Гедике был уничтожен старый ганнибаловский сад.
Такова история ганнибаловского дома на Сергиевской ул.—Надо думать, что Надежда Осиповна Пушкина знала этот дом. Знал его, вероятно, и А. С. Пушкин.
Был 1812 год. Стояла сырая мартовская ночь. В подъезде небольшого скромного дома в конце Сергиевской ул. заскрипела дверь. На крыльце показались две темные фигуры. Их ожидала почтовая кибитка. Один из вышедших, пожилой уже человек, медленно оглянул дом, как бы прощаясь с ним. Его спутник, полицейский офицер, вкочив в кибитку, крикнул: „Пошел!" Сани тронулись,—Это увозили в ссылку Сперанского.
Теперь лишь дом на левой стороне Сергиевской, ныне улицы Чайковского, на углу Потемкинской, напоминает нам об этом событии. Но здесь все давно перестроено.
В конце XVIII века на этом месте стоял небольшой лом Ф. И. Елагиной. Он принадлежал ей еще в 1804 г., перейдя вскоре к стат. советнику Борзову. В 1809 г. его купил М. Сперанский Дом был тогда еще двухэтажным; на Сергиевскую ул. выходило одиннадцать окон и на Таврическую—восемь. Низ дома был рустован, балкон поддерживался четырьмя колониами. В первом этаже были спальня дочери и тещи Сперанского, зала, гостиная, столовая и приемный кабинет, весь обставленный шкафами с книгами. Рабочий кабинет, служивший Сперанскому и спальней, находился во втором этаже.
В роковой день 17 марта Сперанский поздно вернулся домой. Все уже спали. Тихо ступая по паркету, тогда еще редкой роскоши в Петербурге, Сперанский поднялся в свой кабинет. Там его ожидал министр полиции Балашов, объявивший Сперанскому повеление о немедленном выезде из Петербурга. Но Сперанский уже знал о предстоявшей ему ссылке. Он спокойно присел к столу, собрал несколько бумаг и, написав короткое письмо Александру, вручил его министру. Потом он спустился вниз, где спала его дочь, и ему пришлось пережить чрезвычайно тяжелую сцену прощания с нею. Вырвавшись из ее объятий, он набросил на себя шубу и вышел на крыльцо.
Лошади уже ждали,—На углу Кирочной Сперанский взглянув на дом злейшего врага своего, Аракчеева. Там, как всегда, горел свет, двигались тени. Сперанский поднял воротник, закрыл глаза и задумался. И вся сцена его последнего свидания с Александром воскресла перед ним. О чем говорили они?—Сперанский всю жизнь хранил об этом упорное молчание и даже на вопрос своей любимой дочери отвечал ей впоследствии, что „про то ведает и в том должен быть судьею один лишь бог".
А на следующее утро у дома Сперанского, вместо обычных придворных карет и царских фельдъегерей, сновали полицейские, сваливавшие на простые дровни кипы бумаг Сперанского. Сильный ветер разносил по всей улице небрежно связанные пачки документов. Это было все, что осталось от вчерашнего могущества, от грандиозных проектов.
Дом же Сперанского на Сергиевской продолжал оставаться в его владении и после ссылки. Он был продан сенатору Н. П. Дубенскому лишь в 1822 году 71. Этот Дубенский был директором департамента государственных имуществ, составившим себе там. как передавали, огромное состояние.—„Умен, как бес,— сказал о нем сенатор К. Фишер,—дурен, как бес и по правилам бес". Дубенский жил широко и гостеприимно в своем доме. Его прекрасно подобранная библиотека и большое собрание редкостей славились в городе. Однако, дети его не интересовались собранными отцом коллекциями и после смерти Дубенского они разошлись по чужим рукам. Оказался проданным и этот дом на Сергиевской улице. 74.
Он был значительно перестроен в 1841 г., после смерти Дубенского, его вдовой. По проекту архитектора Шарлеманя 2-го его увеличили тогда на 5 окон по Сергиевской ул. и надстроили третий этаж. В 1842 г. дом вытянули дальше по Таврической ул., превратив в огромное строение. Память о маленьком домике Сперанского была уничтожена.
Подобно тому, как громадный дом Дубенских заменил собой домик Сперанского, так на Фурштадтской ул., ныне ул. Лаврова, для постройки многоэтажного дома № 20 пожертвовали славным маленьким домом Алымовых, в котором жил когда-то Пушкин.
Первые известия об этом участке относятся к концу XVIII века, когда он принадлежал штаб-лекарю Биргеру; в 1804 г. им владела уже жена генерал- майора Борисова, причем стоявшие здесь постройки расценивались всего в 4.000 руб. При следующем
владельце, генерал-майоре А. А. Беклешове, брат известного генерал-прокурора, постройки, видимо, были значительно увеличены, так как участок расценивался к началу 20-х годов уже в 25.000 руб. Беклешов, в свою очерель, недолго владел этим Домом— в 1821 г. он уже значится принадлежащим тит. советнице Алымовой и кол. ассссорше Духовской (сестры?). Вскоре же Екатерина Петровна Алымова является уже единственной владелицей дома. Она была урожденная Чернышева, но видимо, не принадлежала к известному роду гр. Чернышевых. Быть может, она была все же с ними в родстве так в доме Алымовых жил одно время декабрист Ф. Ф. Вадковский, мать которого, Екатерина Ивановна, была урожденная гр. Чернышева. Богато одаренный человек, поэт, страстный музыкант, Вадковский, за „неприличное поведение" 76, был переведен из кавалергардов в армейский полк. Там он приютил у себя бедного юнкера Шервуда и, обладая от природы пылким и легкомысленным характером, по неосторожности, посвятил его в планы Тайного Общества. А этот Шервуд, впоследствии Шервуд-Верный (прозванный „Шервуд Скверный"), как известно, вероломно предал Вадковского и всех его друзей.
Весной 1832 г. в небольшой дом Алымовой, вероятно в ту самую квартиру, которую занимал ранее Вадковский, переехал Пушкин. Он, надо думать, давно знал Алымовых, так как его хозяева, очевидно, были сродни опочецкому предводителю дворянства Алымову, через посредство которого Пушкин поддерживал связь с родными местами 77
"Г. Алымов отправляется сегодня ночью в Псков и Тригорское, — писал Пушкин П. А. Осиновой в середине мая 1832 г.,—и он любезно взял на себя передать вам это письмо..." И тут же Пушкин прибавлял: „По поводу крещения,—я тоже буду вскоре иметь его на Фурштатской в доме Алымова". — Предсказания Пушкина оправдались очень скоро.— 19 мая у него родился здесь первый ребенок—дочь Мария. Поздравляя Пушкина с новосельем, Гнедич писал ему 26 того же мая:
Пушкин, прийми от Гнедича два в одно время привета:
Первый привет с новосельем; при нем по обычаю предков,
Хлеб-соль прийми ты, во образе Гекзаметрической булки *.
А другой привет мой — с счастьем отца, тебе новым,
Сладким, прекрасным, и самой любви удвояющим сладость.
*Она, как часто случается с Гекзаметрами, изломалась.
Сюда, в дом Алымовой, известный Хвостов прислал Н. Н. Пушкиной написанное им и положенное кем-то на музыку стихотворение „Соловей в Таврическом саду", окончивавшееся куплетом:
Любитель муз, с зарею майской
Спеши к источником ключей:
Ступай подслушать на Фурштадтской,
Поет где Пушкин соловей.
Однако; „пушкинский соловей" пел на Фурштадтской недолго. Вероятно квартира в этом небольшом домике представляла мало удобств. Во всяком случае, по возвращении осенью 1832 г. из Москвы, Пушкин переехал отсюда с семьей на Б. Морскую, в дом Жадимеровского. Как объяснялПушкин Нащокину в письме от 2 декабря 1832 г.; „Приехав сюда, нашел я большие беспорядки в доме, принужден был выгонять людей, переменять поваров, наконец, нанимать новую квартиру"...
Как показывают документы архива городской управы, алымовский дом в пушкинское время являлся небольшим двухэтажным зданием, с каменным низом и деревянным вторым этажем. Дом этот в начале 20-х годов был заново отделан. Старая черепичная крыша заменена железной. Первый этаж предназначался под торговые помещения; во втором этаже была барская квартира в 14 комнат, с паркетными полами, кухней, людской и прачечной 78. В бывшем архиве городской управы сохранились два чертежа фасада алымовского дома, исполненные в 1832 и 1849 гг. Последний чертеж, как наилучше сохранившийся, воспроизводится при настоящей работе.
Этот скромный дом с простыми деревянными воротами как-то сразу переносит нас в далекое прошлое города 79, И глядя на сохранившееся до наших дней изображение старого алымовского дома, нам теперь яснее рисуется жизнь великого поэта в его стенах. Алымовский домик просуществовал без каких бы то ни было изменений вплоть до 70-х годов. В 1875 г. нижегородская купчиха Зайцева, новая владелица участка, решила использовать ценность его и тогда, по выражению документов, „ветхие строения" были снесены. На месте же алымовского дома архитектором Богомоловым было возведено безвкусное четырехэтажное здание в русском стиле, столь излюбленном впоследствии Александром III. Через восемь лет Богомолов надстроил на возведенном им доме пятый этаж 80.
Через два дома от Алымовых, ближе к Литейному пр., на Фурштадтской ул. стоял когда-то скромный двухэтажный дом в 8 окон, окрашенный зеленой краской. Теперь это дом № 14, принадлежавший до революции председателю Совета министров И. Л. Горемыкину. В 1874 г. на этом доме надстроили третий этаж, но зато первый почти на половину ушел к нашему времени в землю.
В начале XIX века дом этот принадлежал тайн, советнику Сушкову, от которого перешел к известному адмиралу А. С. Шишкову. Это был государственный секретарь времен войны 1812 г., прославившийся составлением знаменитых манифестов Александра I. Пушкин сказал поэтому о Шишкове: Сей старец дорог нам: он блещет средь народа Священной памятью двенадцатого года.
Автор трудов о слоге русского языка, Шишков вскоре был назначен президентом Российской Академии и с нескрываемой ненавистью стал относиться к деятельности министерства народного просвещения, видя во всех училищах „школы разврата". Такое направление мыслей и ярая защита крепостного права побудила, наконец, Александра I назначить Шишкова министром народного просвещения. Тут Шишков уже мог тогда дать полную волю своим планам, поставив себе задачей „скорое и тихое потушение" всякого „карбонарства". Своеобразно понимая задачи своего министерства, Шишков считал, „что обучать грамоте весь народ или несоразмерное оному количество людей принесло бы более вреда, чем пользы". Запрещенными оказались тогда все книги по философии, геологии, политике, а также все, могущее показаться оскорбительным какому-либо (!) правительству или вероисповеданию. Авторы подвергались даже ответственности за те сочинения, которые они, лишь в рукописях, представляли на просмотр в цензуру.
Этот столь либеральный насадитель просвещения осуществлял свою политику до 1828 г., когда однажды на докладе у Николая I Шишков, от старческой слабости, не мог отпереть своего портфеля с бумагами. „Вы много и доблестно трудились,— сказал ему тогда Николай. — Не пора ли вам успокоиться?"
Тогда Шишков вернулся в свой домик на Фурштадтской, который он оставил, заняв первоначально великолепную министерскую квартиру сначала против дворца, а потом в почтовом доме, на Почтамтской улице 81. Семидесяти лет он женился вторым браком на Юлии Лобаржевской и дом Шишкова наполнился тогда шумом и весельем. Каждое воскресенье тут был обед, а по вечерам танцовали францусскую кадриль. И бывший министр выходил из своего кабинета в залу смотреть на танцы. Но у него часто происходило онемение головы и тогда он тут же в зале должен был ложиться среди танцующих на диване и специально приставленная для этой цели женщина начинала растирать ему виски и темя. Ее все звали „чесалкой" и она, как тень, следовала за Шишковым, еле передвигавшим ноги 82.
А по утру худой, белый, как лунь, старик, сидя у письменного стола в маленьком голубом кабинете, все выглядывал на улицу—не едет ли присланный за ним из дворца фельдъегерь. И Шишкову все казалось, что поймут же, наконец, что настало время положить предел общей распущенности и „разврату". И он начинал размышлять о тех реформах, которые он введет, как только его призовут спасать гибнущую без его помощи и советов империю.
Но напряженные мысли вызывали лишь отлив крови... и приходилось звать „чесалку".
Недалеко от дома Шишкова, на углу Спасской, ныне ул. Рылеева, и Басковой улиц, против Спасо- Преображенского собора, стоит одно из красивейших зданий Петербурга XIX века. Громадный дом этот напоминает о трагической судьбе декабриста Булатова.
Участок этот принадлежал в первые годы XIX века известному врачу Г. Ф. Соболевскому, составителю выдающихся естественно-исторических коллекций. После смерти Соболевского в 1807 г., его наследники продали все его ботанические, зоологические и минералогические собрания казне, приступив, на вырученные от продажи деньги к постройке трехэтажного дома на Спасской ул. Вскоре, однако, у них не хватило средств на окончание постройки и Соболевским пришлось вступить в долги, приведшие, вследствие неуплаты их в срок, к переходу участка к одному из главнейших кредиторов—жене генерал-майора Булатовой 83. Последняя, вступив во владение участком, вскоре после 1815 г., закончила сооружение этого великолепного здания 84. Новая владелица этого дома скончалась в 1822 г., а черезтри года, в 1825 г., умер и ее муж, известный боевой генерал М. Л. Булатов.
Старший сын его, Александр Михайлович, несмотря на свои молодые годы уже командир егерского полка, приехал тогда в Петербург из Перми для раздела с братьями наследства. Прослужив долгое время перед этим в Петербурге, в л.-гв. гренадерском полку, он имел множество знакомых в офицерском кругу столицы. Благодаря старым друзьям, в особенности Рылееву, товарищу по кадетскому корпусу, Булатов оказался вовлеченным в Тайное Общество. В его доме на Спасской ул. проводили долгие часы Панов, Н. Бестужев и Щепин-Ростовский. Когда же, накануне восстания, у Рылеева собрались виднейшие члены Общества для обсуждения подробностей выступления, Булатову, как одному из старших в чине, предложено было принять на себя, совместно с Трубецким, звание „диктатора", но он отказался.
Вооруженный пистолетами и кинжалом, Булатов отправился 14 декабря на Сенатскую площадь, с твердым намерением убить Николая I. Проявив в 1813 15 гг. совершенно исключительную храбрость, награжденный за свои подвиги „золотым оружием", он долго простоял вблизи Николая на Адмиралтейском бульваре, не найдя в себе решимости нанести удар. Узнав, по подавлении восстания, об аресте своих ближайших друзей, Булатов сам явился тогда в Зимний дворец. Отправленный оттуда в Петропавловскую крепость, он решил обречь себя на голодную смерть, Булатов вынес там ужасные муки, отказываясь от ставившейся перед ним вкусной пищи и, мучимый голодом, изгрыз себе до крови пальцы.
Наконец, однажды вечером часовые услышали стон в его каземате. Когда туда вошли—Булатов лежал недвижим на полу, разбив себе голову об стену. В своем предсмертном письме он писал: „По последнюю минуту дыхания моего люблю отечество и народ русский и за пользу их умираю мучительной смертью".
Младшему брату декабриста, также молодому офицеру, в память заслуг отца, было выдано для похорон тело умершего. Завернув его в свою шинель он привез его в булатовский дом, на Спасскую ул. Похороны трагически кончившего свои дни декабриста привлекли массу народа.—Впереди процессии вели верховую лошадь под траурным покрывалом, затем шли длинной вереницей, в глубоком трауре, слуги булатовского дома, за ними следовала колесница, запряженная шестью лошадьми; на гробе лежала полученная, за храбрость, золотая сабля. Вскоре на могиле Булатова на Большеохтенском кладбище былые товарищи его по гренадерскому полку, очень любившие покойного, поставили ему памятник 81.
После смерти Булатова, брат его, не желая служить Николаю, вышел в отставку и продал свой дом А. Лисицыну. К последнему перешел тогда же и другой дом Булатовых, стоящий тут же рядом. В нем издавна помещался Экономический Комитет военных поселений и здесь жила писарская команда. Тут в тяжелых условиях провел несколько лет молодой писарь Серяков. Впоследствии известнейший русский гравер, он долго вспоминал беспросветные дни, проведеные в лисицынском доме, когда приходилось работать целые ночи напролет, спать на жестком полу, получая жалованья 5 руб. 40 коп. в год. В 70-х годах в доме Лисицына, на углу Басковой ул., помещалась редакция „Русской Старины", а позднее „Русского Богатства".
Недалеко от булатовского дома, в начале Кирочной ул., за Аннинской школой, стоит скромный дом № 10 известного архитектора Федора Демерцова. Постройки этого зодчего—Знаменская церковь на Невском пр. (1794 — 1804) и Сергиевский собор (1796—1800) и Новый арсенал (1808) на Литейном, свидетельствуют о незаурядном таланте этого мастера. К этому периоду, очевидно, относится приобретение Демерцовым дома на Кирочной ул., принадлежавшего ему уже в 1798 году*. После смерти архитектора, дом его перешел к некоему кол, ассесору Кушакевичу. Здание это представляло собою тогда двухэтажную постройку с каменным небольшим мезонином в 3 окна, украшенным фронтоном. В 1826 г. Кушакевич вытянул мезонин по всему фасаду и украсил здание аттиком. В таком виде скромный дом этот уцелел до нашего времени. В 1917 г. им владели еще Кушакевичи.
* Архитектору Демерцову в первые годы XIX века принадлежали также в той же Литейной части два других участка— в Конногвардейской и Солдатской слободках.
В этом доме в 20-х годах XIX столетия жил Михаил Александрович Салтыков, один из образованнейших людей своего времени. С ним жила его дочь, Софья Михайловна, имя которой связано с воспоминанием о любви декабриста Каховского.
В глуши Смоленской губернии, куда приехали на лето Салтыковы, разыгрался кратковременный роман между этой представительницей аристократической, надменной семьи и бедным отставным армейским поручиком, все богатство которого составляли восторженность и энтузиазм 86. „Ах, дорогой друг,— писала вскоре Салтыкова своей приятельнице,- что это за человек. Сколько ума, сколько воображения в этой молодой голове! Сколько чувства, какое величие души, какая правдивость! Сердце его чисто, как кристалл... Я почувствовала, что полюбила его всею душою..." Однако, это увлечение Каховским длилось недолго. Салтыкова знала, что отец ее никогда не даст своего согласия на ее брак с Каховским и поэтому, возвратившись в Петербург, она уже примирилась с мыслью, что их любви настал конец. Вернувшись в город осенью 1824 г., Салтыковы поселились на Литейном пр., ныне пр. Володарского, в доме Гассе, на углу Бассейной, ныне ул. Некрасова, там где памятная доска свидетельствует теперь, что тут жил когда-то Некрасов, Но экзальтированный Каховский никак не мог примириться с грустным финалом своего увлечения и его пламенному воображению рисовались тайное венчание и бегство на удалой тройке. Каховский последовал за Салтыковыми в Петербург и тут у ворот дома Гассе часто видели тогда высокую фигуру, закутанную в плащ. Это Каховский с таинственным видом передавал прислуге Салтыковых письма для своей возлюбленной. „Одно из двух,— писал он ей,—или смерть или я счастлив вами; но пережить я не умею. Ради бога, отвечайте, не мучьте меня, мне легче умереть, чем жить для страдания. Ах! Того ли я ожидал? Не будете отвечать сего дня, я не живу завтра—но ваш я буду и за гробом". Но Салтыкова „отослала это письмо обратно не распечатанным, не имея ни малейшего желания прочесть его",— как она сообщала своей приятельнице, „Поверженный в совершенное уныние, похудевший, одним словом, как мертвец", грустно влачил свои дни в Петербурге Каховский. К этому тяжелому и мучительному периоду жизни Каховского относится его сближение с членами Тайного Общества.
Продолжение книги ЗДЕСЬ
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. П. П. Вяземский. Сочинения СПБ., стр. 489- — См.
также Указатель Петербурга С. Адлера на 1823 г,
2. П. Щегол ев, Пушкин и мужики. 1928 г., стр. 160.
3. Пушкарев. Путеводитель по Петербургу. СПБ. 1843 г., стр. 74.
4. Однако, в объявлении о сдаче в этом доме бель-этажа в 1839 г. квартира показана состоящей из 5 комнат.— „СПБ. Ведомости" от 5 октября и 7 ноября 1839 г.
5. Общий морской список. 1890 г., IV. стр. 88.
6. История Правительствующего Сената. СПБ. 1911 г.,
V. стр. 154.
7. К. Н и с т р е м. Адрес календарь СПБ. жителей. СПБ.
1844 г., т. II, стр. 40. „Росси, Карл Ив., кол.coв.", показан проживающим „по Фонтанке, IIIАдмнр. ч., 4 кварт., близ Калинкина моста, дом Трофимова, № 160",
8. К. Росси родился в Неаполе 18 декабря 1775 г.—
V. Suboff. Carlo di Giovanni Rossi. Eln Beitrag iur Ge- ichichte der Auflosung des petersburger Empire. St. P. 1913, s. 7.
9. H. Врангель. Русский музей Александра III. СПБ.
1904 г., т. I, стр. XIII.
10. Переписка Грота с Плетневым. СПБ. т. II, стр. 693; „Черновые заметки П. Анненкова о Пушкине", Б. Модзалевский. Пушкин. Лгр. 1929 г., стр. 200.
11. Наша Старина. 1917 г., I. стр. 28; Н. Л е р н е р. Рас
сказы о Пушкине. Л 1929 г.. стр. 86.
12. Таковы сведения о Стройновском, сообщаемые племянником его жены '„Исторический Вестник". 1881 г., XI, стр. 560). Однако, согласно списку сенаторов (История Правительствующего Сената. СГ1Б, 1911 г., т. V, стр. 151) Стройновский умер 12 ноября '834 г. Документы же архива городской управы свидетельствуют лишь, что Стройновский владел этим домом на Фонтанке в 1822 г. В 1827 г.
дом этот значится уже принадлежащим тит.советнику Смирнову. Последний приобрел его от некоего поручика Воробьева, к которому дом этот перешел от Стройновского. Надо, в таком случае, думать, что, продав свой особняк, Стройновский приобрел себе в Петербурге новый дом, но где стоял он об этом не сохранилось сведений. Во всяком случае Стройновский владел еще этим домом в 1825 г.—Так, из этого собственного дома отъезжал в июне месяце заграницу „тайный советник Стройновский с супругой, дочерью и сестрою жены х своей Татьяною Александровной, дочерью генерал-лейтенанта Буткевича."—„СГіБ. Ведомости". 1825 г., стр. 576.
13. В 1806 г. здесь стояло двухэтажное здание; в 1827 г. над ним надстроили третий этаж.
14. Е. А. Зуровой принадлежал также в это время небольшой дом в конце Б. Морской, в котором жил одно время известный гр. Киселев.
15. В. Курбатов. Петербург. 1913 г., стр. 512,—Автор,
однако, ошибочно указывает там №№ 99, 101 и 103.
16. Помимо жилых домов на Фонтанке, Полторацкая владела там же торговыми банями и водочным заводом. На Охте ей принадлежали костеобжигательный завод и мельница. „СПБ. Ведомости". 1826 г., стр. 257 и 1828 г., стр. 644.
17. Записки Д. Мертваго. М. 1867 г., стр. 296; „Русский
Вестник". 1857 г., стр. 130.
18. П. Н. Полевому остался в точности неизвестен дом Оленина в Петербурге. В „Истории русской словесности" под видом „оленинского дома на Фонтанке" воспроизведен неправильно снимок с дома в № 8) по Фонтанке.
19. „Русский Архив". 1869 г., стр. 306.
20. К. Батюшков. Сочинения. СПБ. 1887, т. III, стр. 294.
21. „СПБ. Ведомости". 1816 г.. стр. 330.—Известный портрет Пушкина исполнен Кипренским, по преданию, в доме Шереметева, стоящем тут же на Фонтанке, по другую сторону реки.
22. Там же. 1815 г., стр. 1084.
23. „Русский Архив". 1870 г., стр. 1683.
24. „СПБ. Ведомости". 1827 г., стр. 235. Дальнейшую историю дома Муравьевых см. в моей статье—„Дом Муравьевых на Фонтанке" в сборнике „Старина и искусство", издав
ном Обществом „Старый Петербург—Новый Ленинград" Лгр. 1928 г., №1.
25. П. С т о л п я н с к н й. Санкт-Питер-Бурх, ныне Ленинград. Лгр. 1927 г., стр. 190.
26. „Русская Старина". 1881 г., III стр. 522.
27. А. Беляев. Воспоминания декабриста. СПБ. 1882 г.,
стр. 204; А. И. Одоевский. Сочинения. СПБ. 1893 г., стр. 4.
28. П. А. Вяземский. Сочинения, т. VIII, стр. 185.
29.Голос Минувшего. 1917 г., ХІ-ХII, стр. 163.
30. „Исторический Вестник". 1911 г., II, стр. 570.
31. Дом переделывается Голицыным также в 1820 г.—„РусскийАрхив". 1902 г.,-XI. стр. 375.
32. Исторический очерк церкви Троицы. СПБ. 1912 г., стр. 4.
33. „Русский Архив". 1879 г. II, стр. 247.
34. Фасад этого дома совершенно справедливо был помещенв „Сборнике планов, фасадов и разрезов примечательных зданий СПБ". 1826 г., л. 79.—В 1 41 г. дом Мижуева был приобретен у его наследников СПБ. Управой Благочиния,— „Северная Пчела" от 8 августа 1841 г.
35. Воспоминания В. А. Сологуба. СПБ. 1887 г., стр. 1.
36. „Русская Старина". 1874 г., т. XI, стр. 698.
37. Фасад мижуевского дома на Моховой ул. переделан в 1864 г.
38. Я. Грот и Пекарский. Письма Н. М. Карамзина
к И. И. Дмитриеву. СПБ. 1866 г., стр. 363.
39. Письма Н. Карамзина к А. Малиновскому. М. 1860 г.стр. 71.
40. Щукинский сборник, вып. VIII, стр. 283.
41. М. Погодин. Н. М. Карамзин. М. 1866 г., стр. 313 и 469.
42. Остафьевский архив, т. 111, стр. 19.
43. „Русский Архив". 1895 г., V, стр. 112; Письма Пушкина
к Е. М. Хитрово. Лгр. 1927 г., стр. 7. Здесь же, в доме Мижуева, вместе с матерью, жила дочь Э. Хитрово, Е. Ф. Тизенгаузен.—„СПБ Ведомости". 1830 г., стр 2659!
44. Воспоминания В. А. Сологуба. СПБ. 1887 г., стр. 132.
45. Покупка дома обошлась в 54 тыс. руб.—Сообщено
П. Н. Столпянским.
46. Сборник Исторического Общества, т. XXVII, стр. 349. Но этосовсем не указываемый там, с ссылкой на „Описание Петербурга" Георги, воронцовский дворец. Тот cтоял же противоположной стороне Моховой ул.
47. „Его превосходительству егермейстеру фон-Полману" принадлежал в Петербурге дом по Морской ул. - „СПБ. Ведомости" от 8 июня 1770 г,
48. „Камергер Рибопьер за дурные поступки выключается из службы". Указ Сенату от 5 марта 1801 г. „Сенатский Архив", т. 1, стр. 720.
49. Дом принадлежал им уже в 1819 г, —Историк о-статистичсские сведения о СПБ. епархии, т. VII, стр. 390. 50 К. Б о л ь щ ев а. К истории мальцовского стекольного производства. Временник отдела изобразительного искусства Гос. Инст, Ист. Искусства. 1927 г., стр. 198. —О Мальцевых см.: „Исторический Вестник", 1897 г., XI, стр. 534-555 и „Старина и Новизна", т. VII. стр. 190 — 91.
51. „Исторический Вестник". 1888 г., XI, стр. 313. Относящаяся к тому же январю 1835 г. запись П. А. Осиновой о месяцеслове гласит: „Пушкины на Моховой, в доме Кленберха".—„Пушкин и его современники", вып І,стр, 144, Где стоял, в точности, дом Кленберга—неизвестно. Также остается, к сожалению, не установленным точное местоположение дома Марии Алексеевны Ганнибал в Преображенском полку, как и ее квартиры в Измайловском полку, где в последние годы XVIII века жил в Петербурге, у своей тещи, вскоре после женитьбы на Надежде Осиповне, Сергей Львович Пушкин.—„Москвитянин". 1852 г., № 24, стр. 23.
52. И. Ш л я п к и н. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина.
СПБ. 1908 г., стр. 203; письма А. С. Пушкина к Нат. Ник. Пушкиной о г 8 и 21 октября 1833 г.; „Исторический Вестник". 1S88 г, X, стр. 40.
53. П. Столпянский. Петербургские квартиры Пушкина.
„Новое Время" от 29 января 1912 г.
54. А. Грен в „Воспоминаниях о Пушкине" сообщает, что он жил тогда у Летнего сада, в доме г-жи Оливей.—„Современник", 1838 г., т. II, стр. 36; Анненков указывает местожительством Пушкина в 1835 г. дом Оливиера у Летнего сада. Материалы для биографии А. С, Пушкина. СПБ. 1855 г., стр. 21.
55. Список генералам, штаб и обер-офицерам Российской армии. СПБ. 1831 г , стр. '-25; Месяцеслов и общий штат Российской империи на 1833 г., ч. I, стр. 237.
56. Петербургский Некрополь- СПБ. 1912 г,, т. III, стр. 305,
57. СПБ. Ведомости" от 3 мая 1832 г.
58. „Красная Нива". 1929 г., № 24.
59. Объявление об отъезде из баташевского дома В, Ф, Вяземской с детьми помещено в „СПБ. Ведомостях" 5 августа 1834 г., а о П. Вяземском—от 14 того же августа.— В середине 30 х годов в доме Баташева на Гагаринской наб. жил известный Николай Иванович Кривцов.
60. При разделе имущества Баташева, после его смерти, между его наследниками, возникли обычные споры. Небезинтересно, что „доверенным лицом одного из наследников, отставного коллеж, регистратора Ивана Баташева, выступил лейб-гвардии Конно-гренадерского полка капитан Иван Васильевич Шервуд-Верный. „СПБ. Ведомости". 1833 г., стр. 7070.
61. „СПБ. Ведомости" от 4 сентября 1823 г.
62. „Русский Архив". 1872 г., стр. 201.
63. „Пушкин и его современники". Вып. XXXVII, стр. 1.
64. „Русская Старина". 1904 г., II, стр. 231.
65. Впоследствии Карамзина занимала с детьми второй и третий этаж дома.—„Исторический Вестник". 1888 г„ X, стр. 100.
66. Воспоминания А Ф. Тютчевой. М. 1928 г., стр. 72.
67. Переписка Грога с Плетневым, т. 1, стр. 165 и 647,
68. „Дело". 1871 г., IV, сто. 164.
69. В доме Хвостова в 1840 г. жила Е. А. Арсеньева, бабушка Лермонтова.
70. К. Касьянов. Наши чудодеи. СПБ. 1875 г., стр. 10;
„Русская Старина". 1875 г.. XIII. стр. 396; „Русский Вестник". 1871 г., IX. стр. 259-61.
71. В числе Отъезжающих заграницу в 1800 г. значится: „Петр Абрамович Ганнибал, генерал-майор, живет о Сергиевской ул., в собственном доме".—СПБ. Ведомости" от 24 января 1800 г.
72. М. Кор ф. Жизнь М. Сперанского, т, I, стр. 276.
73. Переговоры о продаже дома Дубенскому велись несколько лет,— „В память М- М. Сперанского". СПБ. 1872 г., стр. 4.
74. „Исторический Вестник". 1885 г., VI, стр. 560 и 1908 г„ И,
стр. 459; „Русская Старика". 1894 г., стр. 21; „Воспоминания" А И. Дельвига. М 1912 г., стр. 81.
75. Алымова умерла в холерную эпидемию 1811 г. (Петербургский Некрополь. СПБ, 1912 г, стр. 45) и дом ее перешел к детям,— „наследникам тит. советницы Алымовой". Их было 9 человек и один из них, путей сообщения корпуса инженеров поручик Алымов, оставил хранящийся до настоящего времени в архиве план участка 1832 г.— См. также - Л о б а н о в-Ростовский. Русская родословная книга, т. 1, стр. 10.
76. Декабрист Д. Завалишин в своих „Записках" сообщает, что Вадковский как-то расстроил свадьбу дочери Александра I, от знаменитой М А. Нарышкиной, с известным богачем Шереметевым.—„Записки". 1905 г., стр. 214.
77. И. Шляпкин, Из неизданных бумаг А. С. Пушкина,
СПБ.. 1903 г., стр. 171.
78. „СПБ. Ведомости". 1823 г., стр. 717 и CDCXи 1823 г., стр. DXXXV.
79. На дворе алымовского дома долгое время хранилась статуя Екатерины II, привезенная из имения Гончаровых.
80. Журнал „Зодчий", издавая в 1878 г., чертежи нового здания (г. VII, л.л. 14 — 17), сообщал, что „это один из первых, если не единственный, каменный дом, фасад коего скомпанован в русском стиле",—Поклонник творчества Богомолова В. В. Стасов горячо расхваливал этот дом в некрлоге архитектора, помещенном в „Вестнике изящных искусств" за 1887 г. (вып I, стр. 82, где воспроизведен снимок здания).—См. также „Вестник Европы". 1883 г., стр. 451.
81. Е, Карпович. Замечательные и загадочные личности. СПБ. 1884 г., стр. 504; „Исторический Вестник", 1838 г.. V, стр. 256.
82- Записки Е. А. Сушковой Л. 1928 г., стр. 180.
83. „СПБ. Ведомости". 1815 г., № 103.
84. Некоторые переделки булатовского дома относятся
к 1846—47 годам.
85. Стоящий близ церкви надгробный памятник Булатова, уже реставрированный в 1886 г., ныне снова значительно наклонился и угрожает падением. Это чуть ли не единственный уцелевший до нашего времени, надгробный памятник, декабриста в Ленинграде.
86. См. Б- М о д з а л е в с к и й. Роман декабриста Каховского. Лгр. 1926 г.
87. К 1839 г. Дом Кувшинникова перешел во владение СПБ. городского головы, первостатейного купца Алферовского.
83- С. Сухонин. Дела III Отделения об А. С. Пушкине. СП5. 1906 г., стр. 43.