Pushkin Peterburg 10

Дом декабриста А. М. Булатова на Спасской ул., ныне № 1.

Отдавшись ему всей душой, он участвовал в со­браниях у Рылеева и, поглощенный идеей сверже­ния „самовластья", сам вербовал новых членов Об­щества. Из-за своей, однако, бедности, Каховский часто вынужден был пользоваться средствами своих сотоварищей по Обществу. Он опасался вызвать их презрение и все же должен был писать Рылееву: „Спаси меня. Я не имею сил более терпеть все неприятности, которые ежедневно мне встречаются... Я не имею даже чем утолить голод. Вот со втор­ника до сих пор я ничего не ел".

Когда произошли события 14 декабря и Кахов­ский был арестован, как один из главнейших участ­ников восстания, Софья Михайловна была чрезвы­чайно подавлена его судьбой. К тому времени она стала женой молодого поэта Дельвига. „Это не пыл­кая страсть, какую я чувствовала к Каховскому,—пи­сала она,—что привязывает меня к Дельвигу,—это чистая привязанность, спокойствие, восхищение, что-то неземное...",

Каховский же, присужденный к смертной казни, нашел свою смерть в июле 1826 г на кронверкеПетропавловской крепости. Однако, его сотоварищи до конца не изменили своего презрительного отно­шения к этому нищему, голодному армейцу. Ни со­бытия 14 декабря, ни даже предстоящая казнь не соединили их. Осужденные, выведенные на казнь, братски обнялись друг с другом. И только Кахов­скому, передает легенда, никто, будто, не протянул даже руки.

Когда С. М. Салтыкова вышла замуж за Дель­вига, новобрачные первоначально поселились на Миллионной ул., ныне Халтурина, в доме Эбелинг. Они прожили там около года, переехав затем на За­городный пр., в дом купца Кувшинникова (теперь это участок под № 9, близ Пяти углов), где моло­дой поэт жил еще в свои холостые годы

Отсылая вскоре Бенкендорфу пушкинских „Цы­ган" « отрывки из „Онегина", Дельвиг уже указал свой новый адрес: „на Владимирской улице, близ Коммерческого училища, в доме Кувшинникова" 89. Дельвиг часто выполнял подобные поручения своего старого друга, Пушкина, с которым его связывали, с юношеских лет, самые сердечные отношения. В годы совместного пребывания в лицее Дельвиг явился первым ценителем дарований юного Пуш­кина. Этому не препятствовала глубокая разница характеров обоих друзей. Вот слова самого Пуш­кина:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья;

Ты гений свой воспитывал в тиши,

Любопытную параллель между Пушкиным и Дель­вигом провел один современник. „Пушкин,—запи­сал он,—быстрый, сильный, иногда свирепствующий поток, шумно падающий из высоких скал в крутое Ущелье. Дельвиг—ручеек, журчащий тихо через цветущие луга и под сенью тихих ив". Дельвига, прибавлял он, надобно лично знать, чтобы понять его поэзию 89.

Искавший тишины и уединения, флегматичный Дельвиг никогда не скрывал своей истинно поэтиче­ской беспечности и лени:

Блажен, о, юноши, кто подражая мне,

Не любит рассылать себя по всем журналам;

Кто час любовников пропустит в сладком сне—

И круг простых друзей предпочитает балам,

„В лицее,—рассказывал Дельвиг,—мне запре­щали носить очки: зато все женщины казались мне прекрасны; как я разочаровался после выпуска".

Как сказано было выше, 30 октября 1825 г. Дельвиг соединил свою судьбу с Софьей Салтыко­вой. Поэт Боратынский, ближайший друг Дельвига, когда-то сосед его по холостой квартире в ротах Семеновского полка, получив известие о предстоя­щем браке поэта, писал Дельвигу:

Ты распрощался с братством шумным

Бесстыдных, бешенных, но добрых шалунов,

С бесчинством дружеским веселых их пиров,

И с нашим счастьем вольнодумным.

Пушкин, узнав о женитьбе своего старого друга, написал ему: „Цалую руку твоей невесте и заочнолюблю ее, как дочь Салтыкова и жену Дельвига. Однако, явившиеся, после свадьбы, у Дельвига но­вые интересы, невольно отразились на его отноше­ниях с Пушкиным. Последний писал ему вскоре из Михайловского: „Чорт побери вашу свадьбу, вашу свадьбу чорт побери—когда друзья мои женятся, им смех, а мне горе".

Молодой жене Дельвига было ' тогда около 20 лет.—„Она была очень добрая женщина,—сооб­щал современник,—очень миловидная, симпатичная, прекрасно образованная, но чрезвычайно вспыльчи­вая, так что часто делала такие сцены своему мужу, что их можно было выносить только при его хладнокровии. Она много оживляла общество, у них со­биравшееся". Действительно, Софья Михайловна была гостеприимной, умелой хозяйкой и салон Дель­вига пользовался в литературных кругах столицы значительным весом 90. Два раза в неделю, по сре­дам и воскресеньям, у Дельвигов собирались друзья. Наиболее частыми посетителями являлись лицей­ские товарищи хозяина дома—Яковлев, Илличевекий, Лангер, Деларю. Тут же бывали и литера­торы и писатели, связанные с Дельвигом работой в ряде изданий. Здесь бывали Вяземский и Жуков­ский. Тут одноглазый Гнедич, разодетый по послед­ней моде, нараспев читал гнусавым голосом свои гекзаметры. В углу мирно дремал Крылов. Рядом зевал Измайлов, с нетерпением поглядывавший на двери столовой, где гостей ожидал всегда вкусный ужин.

Очень короткое время, незадолго до своей смерти, тут запросто бывал молодой поэт Д. Веневитинов. Всегда чрезвычайно любезный с дамами, он оказывалособое внимание А. П. Керн, жившей по сосед­ству в этом же доме Кувшинникова 91. В 1828 г., во время своего пребывания в Петербурге, к Дельвигу несколько раз в неделю являлся Мицкевич. „Вот, кто был постоянно любезен и приятен,—за­писала Керн. Он был так мягок, благодушен, так ласково приноровлялся ко всякому, что все были от него в восторге. Часто он усаживался подле нас, рассказывал нам сказки, которые он тут же сочи­нял."—Действительно, как сообщает А. И. Дель­виг, двоюродный брат поэта, Мицкевич целыми вечерами импровизировал тут повести в духе Гоф­мана 92.

Но все же самым дорогим гостем дома был Пуш­кин. Когда поэт приезжал в Петербург, он тот­час же бежал к Дельвигу и друзья, при встрече, Плача и смеясь от радости, всегда целовали друг другу руки. Много вечеров провел Пушкин в госте­приимном доме Дельвига. В октябре 1827 г. он явился однажды к своему другу с человеческим черепом в руках и, протянув его Дельвигу, восликнул:

Прими сей череп, Дельвиг: он

Принадлежит тебе по праву;

Тебе поведаю, барон,

Его готическую славу...

Оказалось, что этот череп принадлежал одному из предков Дельвига, погребенному в Риге, и был там похищен поэтом Языковым, тогда еще дерптским студентом. Пушкин добыл его уже у своего приятеля Алексея Вульфа, избравшего череп местом хранения табака. Тут же, за обедом у Дельвига,череп превратили в чашу и изнее присутствующие выпили здоровье праздновавшего в этот день име­нины двоюродного брата хозяина дома.

В 1830 г. у Дельвига можно было встретить мо­лодого провинциала, только что входившего тогда в столичную литературную семью. На его смешную фигуру смотрели с недоумением. Даже имя его ка­залось необыкновенным—Гоголь.

Но к этому времени Дельвиг оставил уже дом Кувшинникова. С ноября 1829 г. он жил в стоящем тут же поблизости на Загородном пр., против Владимирской церкви, небольшом доме купца Тычинкина. Тут по-прежнему продолжали собираться друзья и часто бывало шумно и оживленно, так как квар­тира Дельвига являлась тогда и конторой редакции издававшейся поэтом „Литературной Газеты". Ею руководили Дельвиг и Вяземский. Ближайшее же участие в газете принимал и Пушкин. Сюда прихо­дили подписчики, тут торговались книгопродавцы и спорили авторы статей. Низко склонившись над письменным столом, близорукий Дельвиг, одетый в малиновый шелковый халат, подолгу правил здесь корректуры.

Однако „Литературная Газета" просущество­вала недолго. По проискам врагов газеты, Бен­кендорф давно уже искал повода закрыть ее. Он воспользовался, наконец, появлением в газете совер­шенно невинных стихов Делавиня. Вызвав к себе тогда Дельвига, введенного к нему с жандармами, начальник III Отделения крикнул поэту: „Что, ты опять печатаешь недозволенное?.. Вон, вон, я упрячу тебя с твоими друзьями в Сибирь". Эта оскорби­тельная, ничем не вызванная, выходка так подействовала на Дельвига, что он тяжело заболел, 14 января 1831 г. его не стало.

По словам Анненкова, Дельвиг „заперся в своем Доме, завел карты, дотоле невиданные в нем, ни­куда не показывался и никого не принимал, кроме своих близких. Под действием такого образа жизни и глубоко почувствованного огорчения, можно было опасаться, что первая серьезная болезнь унесет все его силы. Так и случилось—болезнь не заставила себя ждать и быстро свела его могилу".  Боль­шую, однако, роль сыграли тут также и недораз­умения, происходившие между супругами, столь не­сходными по своим характерам, и, конечно, на здоровьи Дельвига гибельно отразились огорчения, так часто  причинявшиеся ему Софьей Михайловной.

За три месяца до свадьбы Дельвиг писал своей невесте: „Нет жертв, которых я не принес бы за твое счастье. Для тебя только живу и жить буду. Цель Моей жизни будет одна: до гроба стараться быть тобою любимым. Я уверен, что не изменишь мне... Я отдался тебе на жизнь или на смерть.

Береги меня твоею любовью, употреби все, чтобы сделать высочайшим счастливцем, или скорее скажи: Умри, друг—и я приму это слово, как благосло­вение".—Дельвига не стало.

pet42Прошло немного лет и имя поэта потонуло в лу­чах славы его великого сотоварища. Но небольшой старинный дом, свидетель последних дней поэта, стоит и поныне на Загородном пр., на углу Щербаковaпер., ныне №1. Характерно, что оба здания, стоящие на Загородном, на углах Щербакова, со­вершенно одинаковы и, следует полагать, офор­млены одним и тем же зодчим. Несмотря на их видимую простоту, обе постройки являются образ­цом хорошо продуманной архитектуры первых лет XIX века (в доме № 1 часть дворовых построек носит следы значительно более ранней эпохи). Дом, связанный с именем Дельвига, во время мировой войны был приобретен Литературно-художествен­ным Обществом, решившим сломать дом и вы­строить на его месте четырехэтажное здание под театр, кинематограф, артистическое кабарэ и т. д., но планы эти не были осуществлены 93.

Расположенные недалеко от Загородного пр. тихие роты Семеновского полка воскрешают перед нами образ ближайшего друга Дельвига—поэта Боратын­ского. Он жил тут в 5-й роте, в доме придвор­ного кофишенка Ижевского (на нынешней Рузовской ул.). Старик Ежевский знал когда-то еще в Гатчине отца поэта, павловского служаку,и равлекал своего молодого жильца рассказами о былом времени.

Одно время с Боратынским жил здесь и сам Дельвиг и от этого времени сохранилось известное стихотворение, рисующее жизнь молодых поэтов:

Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике

низком,

Жил поэт Боратынский с Дельвигом, тоже поэтом.

Тихо жили они, за квартиру платили немного,

В лавочку были должны, дома обедали редко.

Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,

Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых

тонких,

Руки спрятав в карманы (перчаток они не имели).

Шли и твердили шутя: какое в россиянах чувство!

Pushkin Peterburg 11

Дом Тычинкина на Загородном пр., ныне № 1. Здесь умер А. А. Дельвиг.

Вскоре с Боратынским поселился Лев Сергеевич Пушкин, также, как известно, не имевший никогда денег. Было время, когда всюду задолжав, друзья питались одним вареньем, которое отпускал им еще в долг соседний доверчивый лавочник. И это ва­ренье, да еще несколько „промысленных" где-то бутылок малаги, являлись тогда всей их пищей.

Но бедный деньгами Боратынский был богат в друзьях.Кюхельбекер, Плетнев, Дельвиг, А. С. Пушкин все они дарили его искренней и глубокой дружбой. По словам современников, все существо поэта было проникнуто неизъяснимой прелестью. Его взор „горел тихим пламенем", бледное" задум­чивое лицо было чрезвычайно привлекательно.

Но шумное веселье окружавшей его молодежи мало радовало поэта:

Но я безрадостно с друзьями пел: Восторги их мне чужды были.

Недолго прожил поэт в тихих ротах Семеновского полка. Переведенный унтер-офицером в Финляндию, он расстался в начале 1820 г. с Петербургом. И по­кидая этот город, где он оставлял много близких своему сердцу, он писал Дельвигу:

Где ты, беспечный друг?

Где ты, о Дельвиг мой.

Товарищ радостей минувших,

Товарищ ясных дней, недавно надо мной

Мечтой веселою мелькнувших?..

Пять лет провел Боратынский в Финляндии и Петербург за это время видел лишь урывками. Произведенный в 1825 г. в офицеры, он вышелв отставку и поселился в Москве. Но когда смерть внезапно настигла поэта во время его путешествия по Италии, его прах был перевезен в Петербург, где и покоится в „городе мертвых" Невского мона­стыря.

В его груди любила и томилась

Прекрасная душа

И ко всему прекрасному стремилась,

Поэзией дыша.

Воспоминанием о пушкинском Петербурге служил также, всего два десятка лет назад, небольшой старинный двухэтажный желтый дом под красной крышей, в Большом Казачьем пер., близ Гороховой. Этот дом, стоявший на последнем участке, на левой стороне переулка, сменило недавно совер­шенно новое здание. В пушкинское же время рас­положенный тут дом принадлежал купцу Дмитриеву и тут четыре года прожила любимая сестра А. С. Пушкина — Ольга Сергеевна Павлищева.

Брак ее свершился тайно, против воли родителей. Следует думать, что на этот шаг Ольгу Сергеевну, главным образом, толкнула совершенно невыносимая домашняя обстановка, созданная матерью, так как сам Павлищев был человек заурядный и мало привле­кательный.

Озабоченный, после венчания, приисканием квар­тиры, Павлищев остановил свой выбор на небольшом доме Дмитриева в Казачьем пер. А. С. Пушкин сначала часто навещал тут свою сестру, но с течением вре­мени его визиты стали все реже. Однако любимую сестру поэта навещали часто его друзья.Я полю­бил в тебе сначала брата,—сказал Вяземский,—брат

по сестре еще мне стал милей". Своим умом и любез­ностью Ольга Сергеевна сумела привлечь в свою небольшую квартиру ряд художников и литераторов. Ее любили и уважали за ее ласку, за обходитель­ность, в ней ценили чуткого, доброго человека.

Тут в маленьком домике Дмитриева целыми вечерами просиживал М. И. Глинка, восхищая всех своей блестящей игрой. Иногда здесь устраивались веселые любительские концерты, оживлявшиеся участием молодого певца Иванова, впоследствии известного европейского тенора. Часто бывал у Павлищевых Мицкевич, долгие часы молча прово­дивший с хозяином за шахматной доской. Когда же бесконечная партия кончалась, он, уступая просьбам хозяйки, дарил слушателей своими вдохновенными импровизациями. Приходил сюда и Жуковский, чи­тавший здесь свои баллады. Они сменялись скоро стихами Дельвига. Поэт часто привозил к Павли­щевым свою жену, Софью Михайловну, и А. П. Керн. Но жене Дельвига померещился здесь однажды в темном коридоре какой-то страшный старик, с хохотом будто-бы преградивший ей дорогу. Она так была напугана этим привидением, что уже ни­когда не решилась больше переступить порога павлищевского дома.

Добрым гением этого дома являлась милая няня Пушкиных, Арина Радионовна, переехавшая в квар­тиру Ольги Сергеевны тотчас после замужества своей любимицы. Ей недолго, однако, суждено было про­жить в доме Ольги Сергеевны. В середине 1828 г. скромная похоронная процессия проводила прах Доброй старушки к месту ее последнего упокоения на Большеохтенеком кладбище. Когда год спустя до поэта Языкова дошла весть о кончине няни Пушкина, он сказал:

Я отыщу тот крест смиренный.

Под коим, меж чужих гробов,

Твой прах улегся, изнуренный

Трудом и бременем годов.

Но ему не суждено было разыскать эту могилу. Она затерялась и мы так и не знаем в точности места, где покоится прах няни Пушкина, подруги его су­ровых дней.

Свыше трех с половиной лет прожила еще в доме Дмитриева Ольга Сергеевна. Выезжая в конце июля 1832 г. к родителям в Михайловское, она заливалась слезами, прощаясь с домом, где она оставляла столько милых ее сердцу воспоминаний. Ей казалось, рассказывал ее сын, что комнаты, окна, двери Дмитриевского дома все шептали ей: „Зачем и на что ты нас покидаешь?"