Вечером того же дня сотрудники КГБ появились в общежитии института. Но Чарышев здесь не жил уже около года. А на Малой Бронной никто из сокурсников у него в гостях никогда не был. Была пару раз только Настя, которую Чарышев этим вечером пригласил в кафе «Марс» на улице Горького. И там, под огромными красными шаровидными абажурами, они смаковали вкуснейшие апельсины со взбитыми сливками.
— Я их есть боюсь! — сказала тихонько Настя.
— Кого? — спросил шёпотом удивлённый Вадим.
— Апельсины... В мае ведь апельсинов не бывает.
— Точно. Не бывает, — радостно подтвердил Вадим. — Я так тоже раньше думал. А здесь они всегда есть. И зимой, и летом. Я тоже сначала, когда сюда приходил, этому очень сильно удивлялся...
— У нас апельсины дома всегда появлялись только перед самым Новым годом, — задумчиво произнесла Настя, вылавливая оранжевую дольку из сладких сливок.
— Точно! — согласно закивал Вадим.
— Мама приходила вечером домой после работы и доставала их из сумки... — начала вспоминать Настя. — На улице — холодина. Окна в изморози. А у нас — тепло-тепло. В печке дрова потрескивают... Кот возле духовки спит на табуреточке. А я в шерстяных носочках тихонько сижу и что-то рисую. А на столе — апельсины. И ещё запах ёлки... А каждый апельсин был завернут в тоненькую папиросную бумагу...
— И на каждом из них была наклеена маленькая такая этикеточка ромбиком...
— Ага. А апельсины были пахучие-припахучие и оранжевые-преоранжевые... Мама, когда их приносила, всегда говорила: «Очередина была! Ноги гудят!» Тяжело вздыхала и облегчённо добавляла: «Я уж думала, что нам и не достанется!»
— Молодые люди, коктейли заберите! — громко крикнула из-за стойки барменша.
Вадим принёс два высоких бокала, а Настя продолжила рассказывать:
— И, знаешь, мне тогда ведь казалось, что каждый раз в этой очереди мамка стояла не за апельсинами... А за... Я же тогда совсем маленькой была... Думала, что есть такое место, где всем раздают радости. Но их так мало, что на всех не хватает...
Чарышев восторженно посмотрел на Настю. В ней было что-то очень притягательное и родное. Хотелось прикасаться к ней и нежно гладить. Нравилось смотреть в её огромные, тёмные глаза. А её чуть приоткрытые, мягкие, влажные губы напоминали ему омытую летним дождём тёмно-красную черешню из его детства. Переспевшую, с насыщенным пьянящим вкусом. Раскусишь такую ягоду, и на язык брызжет, заливает его сладкий, терпкий сок.
Кожа у Насти была тонкая и нежная. Настолько нежная и утончённая, что кое-где под ней просматривались голубенькие прожилки. Он дотронулся до её руки и сразу почувствовал, как трепетное тепло разлилось по всему телу.
Ему захотелось поцеловать её. При всех. И он поцеловал. А она смотрела на него в ласковом смущении. И на её щеках проступили умилительные ямочки. А внутри у обоих — восторженный взлёт чувств.
Вадим даже не мог представить, что таким может быть прикосновение счастья. Наверное, и природа точно так же будоражится буйным, прекрасным вихрем, когда сквозь стужу неожиданно прорывается весна. И мир тут же наполняется теплом и солнечными брызгами. Невзрачные почки взрываются восторгом чудесного цветения. А из поднебесья доносится тихая, чуть слышная музыка блаженства.
— Это тебе! — сказал Вадим, неожиданно доставая из-за пазухи смешного игрушечного медвежонка. — С днём рождения, Настя!
— Спасибо! — она обрадовано взяла маленького косолапика, прижала к себе, и тот вдруг неожиданно «запел»:
Happy birthday to you
Happy birthday to you...
Настя была переполнена счастьем. Она улыбалась и ласково гладила медвежонка:
— Мишутка хороший... Ты у меня теперь будешь жить. И я тебя никому не дам обидеть. Никому-никому, — и в её глазах появились слезы. — Глупая, да? — спросила она, смущаясь.
— Не-е-ет... Слушай, а ты мне в Америку письмо напишешь? — спросил радостный Вадим.
— Напишу. Конечно! Конечно, напишу! И ждать тебя буду. Обязательно.
А потом они пошли кататься на трамвае. От Сокола разъезжали в разные стороны. Настя убеждала Вадима, что это «самый живой из всех городских транспортов». И каждый трамвай, по её мнению, разговаривает с пассажирами. Только язык у него особенный. Вадим игриво соглашался с ней и пытался разобраться с трамвайным диалектом. И каждому звуку приписывал своё значение. В ответ трамвай радостно повизгивал на поворотах. Ворчливо зудел на остановках. Шикал, закрывая двери. Сипел при торможении. И громко угукал от восторга, задорно отбивая чечётку на рельсах. И затем мчался во весь дух на длинных прямых.
А когда пассажиров стало совсем мало, Настя достала медвежонка и он запел свою песенку:
Happy birthday
Happy birthday
Happy birthday to you...
