ДМИТРИЙ ЗАВАЛИШИН

ЗАПИСКИ ДЕКАБРИСТА

Анализ причин всеобщего недовольства

В следственном комитете, учрежденном по случаю события 14 декабря 1825 года, почти всем лицам, соприкосновенным к этому событию, предлагался (хотя более или менее в различных видах или выражениях, но в сущности однообразный) вопрос: «В какой книге или из каких сочи­нений почерпнуты были революционные идеи?»

Мы давно уже стали на историческую точку зрения в суждениях и о самих себе, и о собственных наших дей­ствиях, не принимая даже тех оправданий, которыми искали возвеличить нас, не извлекая их из последующих событий и не пользуясь виною противников для оправда­ния себя, а поэтому и можем говорить обо всем с полною откровенностью, искренностью и беспристрастием. Мы вполне ознакомились с необходимыми взглядами и неизбежными ошибками всех партий, но всегда стояли выше их, не ставя никогда партии выше отечества и ничего выше справедливости, и потому глубоко убеждены, что наше изложение будет вполне правдивое, — одно, из которого все партии могут извлечь действительно справедливое разъяснение начал и событий и полезное наставление.

Вот почему на предложенный выше вопрос с полным убеждением и по совести, на основании всесторонних исследований, можем положительно отвечать, что как побуждение к преобразованию государства, так и допущение тех или других средств для достижения цели истекали вполне из данного положения государства и общества, из данного самим государством воспитания и из собственных исторических примеров, — подражание же внешним примерам и образцам было только уже последующим и второстепенным явлением. Все это имело не более значения, как обычный прием и во всяком деле, когда, приискивая своеоб­разные средства для удовлетворения и достижения извест­ных желаний и целей, стараются в то же время узнать, как поступают в подобных обстоятельствах и в других мес­тах. Мы не говорим уже о том, что трудно извлекать из подражания обвинение там, где очевидно, что все прави­тельственные действия, особенно начиная с Петра I, гре­шили избытком подражания. Где принято, введено или положено такое начало, там невозможно связать совесть других и воспрепятствовать, чтобы не извлекли из него логических последствий, там невозможно отрекаться от них и отрицать у других право на то, что делают всегда сами.

Вне всякого сомнения, что в стремлениях к преобразованию государственного и общественного устройства для улучшения своего быта и возвышения народного достоинства, — стремлениях, присущих всякому обществу, сохра­нявшему еще жизненную силу, и возбужденных в России до такой степени реформою Петра I, — самый сильный толчок в последнее время дала война 1812 года и последу­ющих годов. Она пробудила и высоко подняла сознание народного достоинства, а вместе с тем, с другой стороны, допущенное по необходимости и неизбежное свободное обсуждение обстоятельств, которые привели и сопровож­дали эту войну, раскрыло целый ряд ошибочных действий правительства, от гибельных последствий которых, по тог­дашним суждениям и убеждениям, Россия избавилась только самостоятельным действием и доблестью народа, незави­симо от правительства и даже как бы вопреки ему.

Вот почему в доверенных разговорах и суждениях тог­дашнего общества люди, нисколько не враждебные прави­тельству, нисколько даже не знакомые с результатами ино­странного мышления и примеров, — мало того, даже вос­ставшие против подражания чужому и обвинявшие, на­против, в том само правительство — приходили, однако, почти всегда к следующим выводам: 1-е, что хотя Россия и избавилась от опасности, в которую вовлекли ее ошибки правительства, но это сопряжено было с такими пожерт­вованиями и с такою задержкою внутреннего развития, что необходимо приискать ручательства против возобнов­ления чего-либо подобного в будущем. 2-е, что русский народ доказал, что он способен к самостоятельным дей­ствиям и, следовательно, и к самоуправлению, причем указывали на устройство ополчений и пожертвований, на истребление своей собственности, на партизанские и дру­гие чисто народные действия, где народ дельно распоря­жался без ведома и помимо распоряжений и указаний пра­вительства. 3-е, что дружное действие и бескорыстное со­действие одного другому всех сословий, даже и при суще­ствовании крепостного положения, показало, что в делах действительной государственной потребности и пользы, лишь бы она была ясно представляема и сознаваема, нече­го опасаться антагонизма сословий, и следовательно, не существует и главного препятствия для устройства самоуп­равления. Наконец 4-е (и это будет иметь важное влияние на последующие идеи и объяснит их), что Россия из всех государств — страна наименее аристократическая, что ари­стократия не имеет в ней ни самобытной силы, ни истори­ческих прав, и потому разделение сословий и крепостное право в ней — дело чисто искусственное и не может пре­пятствовать установлению равноправности.

С другой стороны, если уж внешняя политика прави­тельства возбуждала такое неудовольствие, заставлявшее признавать необходимость гарантии против его ошибок, то это неудовольствие еще более усиливалось образом дей­ствий правительства по внутренним делам. После того как неудачная попытка Сперанского устроить государство по отвлеченным идеям оказалась несостоятельною, и прави­тельство, принявшееся было с таким жаром за переуст­ройство, ослабло, видимо, в своей деятельности внутрен­них преобразований, улучшений и ограничения злоупот­реблений, эти последние возросли до невероятной степени и в свою очередь побуждали также приискивать средства для врачевания и этого зла.

А что, впрочем, как недовольство, так и порицание правительственных действий по внешней и внутренней политике выходило — повторяем это — не из подражания и влияния чуждых идей, а было делом самостоятельного взгляда чисто русских людей на русскую жизнь, лучшим доказательством тому служит чрезвычайное распростране­ние в то время в публике таких рукописных сочинений, как, например, «Трумф» и «Русский Жилблаз». Первое с уверенностью приписывалось Крылову, а если иные и на­зывали другое имя, то и это имя было имя все-таки чисто русского человека (Державина), о сочинителе же второго хотя тогда и спорили, но и тут все имена, которые назы­вали, были также имена чисто русских людей (между про­чим, опять также и Крылова), или незнакомых ни с чем иностранным, или не любивших его.