Все эти войска должны были идти к Сенату, в котором были бы собраны тогда сенаторы для принесения новой присяги. Окружив Сенат, они должны были заставить се­наторов издать манифест, объявляющий о перемене прав­ления и назначении регентства. Во всяком случае согласил­ся ли бы Сенат или нет, положено было издать манифест от его имени. Между тем Лейб-Гренадерский полк должен был по восстании отрядить один батальон для занятия кре­пости, где находился и Монетный двор и где хранился только что полученный от займа запас монеты. В занятии крепости не предвиделось никакого препятствия, потому что и караул там был от того же полка, а через это занятие тайное общество не только имело бы в своем распоряже­нии казну, но и господствовало крепостными орудиями над дворцом и всем городом. Два другие батальона должны были по пути забрать с собою пешую и конную артилле­рию и также явиться на сборное место перед Сенатом, заставя, если можно, присоединиться к себе и Кавалер­гардский полк.

Не находящиеся в строю члены общества, как воен­ные, так и гражданские из служащих, равно как и все не служащие, должны были поддерживать связь между дви­жением, развозя приказания и доставляя сведения одним о других.

Во всех официальных донесениях и рассказах партизанов правительственной стороны старались представить дви­жение 14 декабря и участие в нем войск ничтожным. Это была положительная ошибка с их стороны, годная разве на то только, чтобы уменьшить вину распорядителей вос­стания. К несчастью их, беспристрастие истории заставляет сказать, что силы, находившиеся в их распоряжении, были огромные, действия солдат и второстепенных деятелей за малыми исключениями не оставляли желать ничего луч­шего, но действия главных распорядителей, Трубецкого, Рылеева и Оболенского, были до того дурны и слабы, что они проиграли дело, несмотря на то, что и с правитель­ственной стороны были сделаны всевозможные ошибки, так что я всегда говорил, что 14 декабря обе стороны игра­ли как бы в «поддавки». Кроме того, уменьшать число участников восстания в гвардии уже потому не имело смыс­ла, что все перевороты, совершавшиеся в Петербурге, все­гда производимы были ничтожным числом, а при том на­строении, какое было 14 декабря, удачное действие и не­большого числа сначала непременно дало бы решительный оборот делу.

К несчастью, вышло так, что решимость была в войске и второстепенных деятелях, а неуверенность и колебание сообщались от главных распорядителей, между тем как при разумном и энергичном образе действия успех был несом­ненным. Положительно можно сказать, что противная сто­рона могла рассчитывать только на два батальона, на пер­вый батальон Преображенского полка, да на Саперный, и то на отрицательное только их действие, как опыт и дока­зал относительно Саперного батальона, который, если не перешел на сторону восстания, то и не осмелился сопро­тивляться ему. Если восстание не могло рассчитывать на эти два батальона, то потому, что не хотело заниматься ими, так как и офицеры, и солдаты в них пользовались очень дурною нравственною репутациею, которая состав­ляла предмет неприличных шуток со стороны великих кня­зей, но глубоко возмущала нравственное чувство. Притом большая часть офицеров в этих батальонах были на жало­вании у великих князей, что в высшей степени оскорбля­ло гвардию, где служило тогда лучшее дворянство, и по­тому никто из порядочных офицеров ни за что не хотел идти в эти батальоны.

Относительно условий успеха не надобно забывать, что огромное влияние на решение солдат мог иметь Оболенс­кий — как по доверию к нему солдат, так и по месту, которое он занимал. Он был старшим адъютантом в пехоте гвардии, и под его влиянием командир пехоты ввел стро­гую отчетность в наказаниях низших чинов, обуздывав­шую излишнюю щедрость начальников на наказания. Сол­даты знали, что это было дело Оболенского. Притом через него именно сообщались все приказания и распоряжения начальника пехоты, так что ему ничего не было легче, как направить эти распоряжения к цели восстания. Мы увидим ниже, как все эти выгодные условия уничтожены бесха­рактерностью человека, бесспорно доброго до слабости, но занявшего место не по силам и не по способностям.

Выше было уже упомянуто, что Рылеев старался войти в сношение с Гвардейским экипажем через посредство Н.Бе­стужева со стороны Северного общества и Арбузова со сто­роны Гвардейского экипажа. Увлекаемый самолюбием, Арбузов захотел играть первенствующую роль и быть един­ственным посредником, так что он один присутствовал на общих совещаниях у Оболенского и Рылеева, а остальные офицеры Гвардейского экипажа получили все сведения только через него и не вполне были знакомы ни с подроб­ностями военного плана, ни с ходом дела до самой мину­ты восстания, так как все это сообщалось одному Арбузо­ву. Между тем, когда Гвардейский экипаж отказался при­носить вторичную присягу, Арбузов допустил бригадному командиру арестовать себя и запереть в свою комнату, чтобы иметь, как упрекали его после, отговорку, почему не при­нял участия в деле.

Но, разумеется, более энергические офицеры, которых действия не ослаблялись сознанием нечистоты самолюби­вых побуждений, не могли допустить ни бездействия Гвар­дейского экипажа, ни уклонения от участия в восстании Арбузова. Помня мое приказание, что если уже придется принять участие в действии, то действовать хорошо и с самоотвержением, они увлекли Гвардейский экипаж, ос­вободили Арбузова и трех других арестованных же ротных командиров, не бывших, впрочем, членами тайного об­щества, и заставили всех идти на Сенатскую площадь. Та­ким образом Гвардейский экипаж принял участие в вос­стании в полном своем составе всех нижних чинов и офи­церов и отправился по назначению к Сенату в совершен­ном порядке, но в замешательстве и остановке, произве­денных Арбузовым в допущении арестовать себя вместо того, чтобы арестовать самого бригадного командира и де­лать хладнокровно распоряжения к выступлению на на­значенный сборный пункт, и понуждаемые прискакавшим одним из членов общества с приказанием поспешить ско­рее к Сенату, офицеры Гвардейского экипажа не позабо­тились взять с собою орудия и забыли первое, вполне разумное распоряжение — отправиться сначала к Измай­ловскому полку, чтобы заставить его присоединиться к восстанию. Через это лица, руководившие движением, ли­шили себя огромной не только вещественной, но и нрав­ственной силы, потому что если орудия и численное уве­личение восставшей стороны целым полком и сами по себе могли дать огромный перевес восстанию, то не менее того было важно и нравственное влияние от принятия прямого участия в нем одного из двух старейших гвардейских пол­ков; и это тем более достойно сожаления, что несомнен­ное расположение к восстанию в этом полку выказалось впоследствии всеми возможными способами. Таким обра­зом дело с этой стороны было сильно испорчено уже с самого начала.