Старые подшивкиЗадуманный раздел «Старые подшивки» -- документальная попытка осмысления недавнего прошлого через публикации в СМИ последних десятилетий. В этот период происходили принципиальные изменения в журналистике, связанные с переходом от социализма к капитализму. Вроде бы, только-только, "на наших глазах" все происходило . А между тем, это "все" уже становится историей, которую мы, не осознав, забываем.

Говорят, что на переправе коней не меняют. Мы -- поменяли. Поменяли их в период тихой революции -- перестройки.

 

 

Как ни странно, но главным и последовательным фиксатором изменений нашей жизни стали материалы журналистов. Лучше бы, если бы это были личные письма и дневники обывателей. Но этот вид летописаний становится умирающим жанром. Поэтому, старые подшивки, при всей своей ущербности, вынужденно, начали играть главную роль в документальном отображении нашей жизни. В них -- хроника истории и публичные размышления современников. В них – опыт и "судьба эпохи". В них, то прошлое, без понимания которого невозможно выстроить лучшее будущее. Попробуем присмотреться к ушедшему.

 

Факт давно известный: в изданиях советской поры много идеологии. Действительно: очень много. Но, при этом, она легко просматривается и отделяется, как зерна от плевел. Достаточно пролистать старые газеты и очень быстро начинаешь видеть целые пропагандистские полосы. Они сразу отталкивают от себя своей грандиозностью и подслеповатой серостью. А агитационные передовицы преднамеренно выделялись жирной чернотой, демонстрируя себя броско и навязчиво. Через какое-то время ты начинаешь шарахаться от них, как от поганок-мухоморов в грибном лесу. Очень уж уродливо они "сдобрены" неприкрытым низкопоклонством и постоянным "одобрям-с!" (почитайте, например, вот этот "Высокий долг") А настоящее в советских газетах выделялось не так ярко. Но определялось сразу. По первым абзацам. По языку. Даже, если текст замаран «судьбоносными цитатами» ЦК КПСС.

 

 

Добротная публицистика и тогда была не частой гостей на полосах, но в сравнении с сегодняшней прессой ее было значительно, в разы, больше. И в материалах чувствовалась искренняя боль за происходящее, за судьбу человека и страны. Да и в самих публикациях очень часто присуствовал сам человек. Сегодня вместо него -- факт и проблема. Теперь, при всем желании, я не могу узнать о жизни дородной доярки тети Маши из Верхней Масловки или беднейшего российского олигарха дяди Ромы из Лондона. Мне никто не рассказывает о самом главном: о том, для чего они живут.

 

Примечательно, что очень многие журналисты советской «застойной» поры «играли» в идеологию тогдашней глупости. Это видно по содержанию материалов. Истинными глашатаями партии и соловьями системы среди журналистов были немногие. И совсем уж редкость те, кто пытался писать по-другому. Правдиво.

 

Так писать было можно. Изредка, но можно. Риск заключался в следующем: навсегда остаться без работы журналиста. Везде. По всей стране. Потому что ты попадал в число неблагонадежных. От тебя отворачивались, даже, если сочувствовали. Очень многие хорошо еще помнили, что такое «враг народа» и связанные с этим последствия. Было достаточно и тех, кто познал репрессии на практике. Поэтому, из чувств невозвышенных, советской жизнью правили страх, угодливость и корысть. А из чувств возвышенных в нас удивительным образом сохранялся иммунитет к проникновению власти в самое сокровенное. К тому, что называется душой и верой. Наверное, именно это и подразумевал поэт: «умом Россию не понять…»

 

Есть невероятный пример нашей особенности. В 1937 году Сталин провел перепись населения. В ней был и вопрос о вере в Бога. Никто не ожидал, но большинство людей не побоялись назвать себя верующими. Это после того как в предыдущие годы расстреляли священников, разрушили храмы, а религию на каждом шагу называли мракобесием и опиумом для народа.