Да, остались. Но это только раз и было, потому, видите ли, какой-то добрый человек надоумил открыть свой кяхтинский банк, ну и стали было прибегать деньжонки-то; скопилось тысяч двадцать, да тоже ничего не сдела­ли... Андрей Яковлевич ими пользовался полгода и едва от него их кой-как вытащили в Москву, говорит, услал променять на серебро для общественной выгоды. Стыдить уж стали всем обществом — было тогда шуму-то на всю слободу!

Где же теперь эта сумма?

Да где? Ушла на текущие расходы,— мало ли здесь их. Вы только по­думайте, на какую ногу поставлена наша Кяхта: каждый скажет, что ра­душнее и хлебосольнее вы по всей России не найдете. То и дело приезжие из Иркутска, власти там разные — честь нужно сделать — вот и обед. Празд­нование открытия торговли 14 апреля, опять — обед. Наступление весны 1 мая — обед. Масляница — обед с блинами. Для себя от скуки сделать то­же надо в год три-четыре обеда, ну, для поддержки клуба нужно в год от­ложить несколько тысяч... А разные текущие расходы?..

И идет себе кяхтинское дело своим тихим маневром. Получают комиссио­неры за комиссию от иногородних купцов по 1 руб. 60 коп. с ящика и скола­чивают копейку, а добровольная складка доставляет им титул радушных и хлебосольных, некоторые купцы получили даже золотые медали за свое истинно-русское хлебосольство. Проходит год за годом, десятки лет за десят­ками, публикации отчетов никто не требует и — благо им! Иной из любо­пытства напишет из Москвы, что, дескать, как бы, господа, мне почитать, куда пошли мои деньги, взятые по 40 коп. с ящика?— На улучшение торгов­ли, мол, пошли, почтеннейший доверитель! На улучшение торговли идут ва­ши денежки!—отвечают ему отсюда.— А кстати, имеем честь вам, почтен­нейший, доложить, что променяли ваши товары и серебрецо на чай отличней­шей доброты, лучшего качества и полного веса — только собирайте барыши.

— Ну, и ладно,— успокаивается доверитель.— 40 копеек — не велика птица, а барыш зашибить — это мы могим.

Другой, более любопытный, не удовлетворяется ответом, а требует пол­ного отчета и уведомления, на какое такое улучшение пошли деньги? А при­езжайте,— ответят ему купцы,— в Кяхту и читайте в конторе старшин, нам некогда рассылать копии по всем доверителям — их ведь не перечтешь даже...

— А из-за чего же, в самом деле, мне больно-то приставать?— сообра­зит любопытный.— Польза от чая хорошая, нечего Бога гневить,— и успо­коится.

А Кяхтинские купцы продолжают жить в свое удовольствие, думая во­обще мало и вовсе не думая о том, что кругобайкальская дорога остается такой, как Господь создал ее в первый день сотворения мира; не приходит им на мысль и то, что по Байкалу суда качаются на волнах с товарами по неделе и по две в виду посольской станции, не имея никакой возможности попасть в прорву1, ибо никто и никогда не позаботился об устройстве прис­тани. Платят купцы за провоз товаров, по три и четыре рубля с пуда из Ир­кутска до Томска, за 1500 верст, И никто из них даже не задумался о том, чтобы устроить речной путь па Ангаре и Енисею.

Подходят из Москвы от доверителей товары, подвозит каждый почто­вый день на пяти и шести тройках серебро и золото, да тайная дорожка неус­танно протаптывается верховыми, пробирающимися с грузом драгоценных металлов. Все это, и явно, и тайно, переходит в руки сметливых китайцев, а от них принимаются партии чаю и отправляются в Москву. Китайцы накор­мят купцов до отвалу своими многочисленными, разнообразными явствами, угостят их горячим и крепким вином «майгулу» и сами при таком торжест­венном случае хватят через край.