Ввоскресенье Чарышев больше часа прождал Настю возле их «счастливой лавочки» за памятником Пушкина. Раньше это было их местом еженедельной встречи. После разрыва он приходил сюда несколько раз, надеясь на её появление. Вначале проговаривал про себя приготовленные слова, а потом решил, что винить её ни в чём не будет, и при встрече великодушно скажет: «Ладно! Забыли!» И они, как и раньше, пойдут в кино. И будут потом, как и в прошлый раз, целоваться. А, затем он проводит в Кузьминки до её автобуса... Или, возможно, как это уже случилось однажды, она останется у него до утра на Бронной.

Но Настя не появилась. Ни в это воскресенье, ни в следующее. А он никогда не был у неё в Тураево, где она жила у тётки. И звонила она ему всегда только с уличного телефона-автомата.

Раздосадованный Вадим пошёл по Тверскому бульвару. Остановился возле стендов с газетами и стал машинально читать заголовки. Взгляд остановился на одном: «История без истории». В заметке казённым языком сообщалось, что в отдалённом сибирском селе Косая Шивера уже «...несколько лет подряд ощущается нехватка педагогических кадров, а в настоящее время эта проблема ещё более обострилась: нет учителей истории, обществоведения и географии».

...Года три назад Юрка Прокушев, когда они привычно гуляли по Тверскому, неожиданно предложил Вадиму и Сашке поехать учителями в сибирскую глухомань. Те сходу согласились и тут же дали клятву. Об этом решении знал весь курс и над ними постоянно подтрунивали по поводу выживания в суровых условиях. Вадим даже ходил в Парк Горького и стрелял в тире, чтобы научиться «бить белку точно в глаз».

Чарышев позвонил с Центрального телеграфа в крайоно Красноярска, объяснил ситуацию и поинтересовался работой в Косой Шивере. Его соединили с самим начальником. Тот спросил:

— Это где?

— Не знаю, — ответил Вадим. — Я у вас хотел... В газете прочитал, что там учителей нет...

— У нас знаешь их сколько «нет»... — нерадостно сообщил начальник. — В каком районе?

— Это на Ангаре, — было слышно, как кто-то подсказал на другом конце провода. В Кежинском...

— Ясно! Так ты бы сразу так и сказал! — непонятно к кому обратился начальник. — Туда мы примем хоть весь ваш курс. Там гидростанцию строят. Понял? С меня три шкуры дерут сейчас за этот район. Так что возьмём с распростёртыми объятиями. Квартирой обеспечим. Подъёмными. То есть деньги на обустройство выдадим. И дорогу, само собой, вам оплатим. Только приезжай.

Вадим, решив переговорить с Юркой и Сашкой, договорился встретиться в маленьком кафе-подвальчике на Петровке. Сходу сообщил им сногсшибательную новость о сибирском предложении. Сначала они опешили от этого известия. А потом Юрка начал орать во всю глотку:

— Ты что дебил? Какая Сибирь?! Дурак! Ой, дурак! Ты что, действительно, ничего не понимаешь?! Какая Ангара?!

— Так мы же клятву давали, — возразил Чарышев и, повернувшись к Коренному, спросил. — Санька, а ты-то почему молчишь?

Коренной пожал плечами.

— А я тебе скажу, почему он молчит, — вклинился Юрка, отхлёбывая из бутылки пиво. — Молчит он потому, что это раньше твои патриотические порывы были кому-то интересны. А сейчас другие времена наступили! Перестройка! Жизнь теперь по-другому делается. Закон о кооперативах несколько дней назад вышел. Знаешь, что это означает? Привет социализму! Вот что! Всё будет как в Америке. Первичное накопление капитала. Деньги... Понимаешь?! Теперь деньги надо зарабатывать! А будут у тебя бабки — делай потом, что хочешь. Всё можно будет купить!

Вадим сидел за столом и неотрывно смотрел на ползшего по плафону светильника бархатистого мотылька. Он сначала двигался прямолинейно. Затем резко останавливался. Быстро кружился. И снова полз по прямой в обратную сторону. И вновь начинал кружиться.

Юрка подвинул к Чарышеву тарелку с орешками и доверительно сказал:

— Мы с Сашкой о деле думаем. А ты бы со своими мозгами...

Вадим никак не отреагировал. Юрка проследил за его взглядом, вновь заорал:

— Ты пропадёшь в этой Тмутаракани! И будешь потом всю жизнь жалеть... Ты что не видишь, куда народ сейчас ринулся? В Москву все едут! Подальше ото всей этой нищеты нашей. Теперь всё можно! Запретов больше нет. Найдёшь москвичку. Женишься. Потом станешь доктором наук. Потом... Ты хоть понимаешь, почему в твоей Сибири деньги с квартирой предлагают? Потому что нормальные туда за просто так не поедут. А приехавшие так и останутся навсегда в этой дыре. Навсегда. Потому что не смогут обратно выбраться. Это мышеловка для романтиков. Беспросветный тупик. До самого конца жизни...

Вадим молча встал и пошёл к двери. Сашка злобно крикнул ему вдогонку:

— Ты хоть знаешь, что твой Блажнов в Америку насовсем уезжает?!

— Врёшь ты всё, — спокойно сказал Вадим, приостанавливаясь.

— Об этом уже все знают, — подтвердил Юрка, подходя к нему. — Кроме тебя. Ладно... Пойдём лучше покурим... А то орём друг на друга, как будто мы и не друзья с тобой больше...

Они вышли на улицу. Прокушев достал красивую пачку дорогих «Мальборо» и сказал Вадиму:

— Не угощаю. Это для понтов просто... Чтобы лохи завидовали. Внутри такие же сигареты, как у тебя, — он закурил, выпустил дым и, положив руку на плечо Чарышеву, доверительно сказал. — А теперь слушай меня внимательно, старичок! Дядька мой звонил ректору... Ну выяснял по конкурсу, что там, мол, да как... В общем, я среди победителей... Теперь ты понимаешь?! Правда, ещё список наверху должны утверждать. Но, думаю, проблем никаких не возникнет...

— Меня Вильегорский тоже уже поздравил, — не удержавшись, поведал довольный Вадим и радостно улыбнулся. — Но только про тебя он... Ты точно знаешь, что в победителях?

— Точно. Точнее не бывает! Так что вместе едем, — и он его крепко обнял.

И от этого сразу возникло какое-то добродушное единение. Чарышев тут же вспомнил, как они с Юркой решили побалагурить и переписали ночью надпись на въезде во двор, где-то возле Патриарших прудов. Новое предупреждение гласило: «Ворота у машин не ставить».

Утром, в ожидании хохмы, они расположились напротив и стали наблюдать за реакцией прохожих.

— Какими же дураками мы тогда были! — воскликнул Вадим. — Сами над собой надсмеялись. Ведь никто не заметил эту идиотскую надпись. Никто!

— Вот! — Прокушев одобрительно похлопал Вадима по плечу. — А если бы трояк лежал на тротуаре, каждый бы сразу увидел. Люди обращают внимание только на то, что им интересно и выгодно. Вот и нам сейчас с тобой нужно друг за друга держаться. Так что давай повременим с твоей Сибирью. Съездим в Америку... А там, глядишь, и само всё устроится... Сейчас новые люди везде нужны. Молодые... Такие, как мы... Так что готовь бабки. Рублей двести, как минимум. Я уже разузнал, что нужно везти в Америку. Икру и водку. На этом целое состояние можно там заработать. А потом всё это здесь крутануть. И будем мы с тобой в шоколаде...

Придя домой, Вадим закрылся в комнате и просидел за столом до глубокой ночи. Выкуривая одну сигарету за другой. Хотя до этого он всегда курил на улице. Из головы не выходило известие о Блажнове...

Евгений Алексеевич Блажнов был заместителем декана факультета. И один раз прилюдно защитил Чарышева от нападок «профессоров старой гвардии», которые набросились на него за «не академические выводы» о декабристах. Затем Блажнова из заместителей турнули. Говорили, выгнали за то, что «там, где надо было лизнуть, он взял да и гавкнул». Но преподавателем на факультете оставили.

Чарышев вспомнил, как Якимов предлагал ему уезжать из страны, «чтобы не мешать жить другим». Может, и Блажнову тоже так же предложили? — подумал Вадим. — А может, и мне стоит. Случай ведь для этого выпадает исключительный...