—         Что с этими, которых вы забрали? спросил я.

—         Ничего. Всех повыпустили; одного кажется только сослали. Стою я это, а тут в этой же, братец мой, комнате, ботфорты Адуевского стоять. Отличные ботфорты! первый сорт; редко мне такие встречалось и видеть; я думаю рублей сто стоили. Мы тогда тоже ботфорты носили. Хожу я по комнате, а сам все посматриваю на эти ботфорты, просто глаз не могу от них отвести, так они мне понравились. Так, братец ты мой, и горят, я тебе говорю, как жар, шельмовская: их душа! Такие чудесные ботфорты. Ночью даже во сне мне приснились, ей Богу, вот как теперь это помню. Должно быть у меня тогда этакая легкая простуда была, слабая лихорадка, что ли, только мне все грезилось разное несообразное, нескладица такая. Вижу площадь эту, убитые валяются, раненые, и тут же будто Варвара Григорьевна, и я иду с нею под ручку в этих ботфортах Адуевского, представляться рачальству. Утром, братец ты мой, не утерпел я, затворил хорошенько двери и потихоньку снял ботфорты с колодок и примерил. футы пропасть! точно как будто на меня шиты. Искушение пуще. Хожу, глаз от них отвести не могу. Черт знает! Ну, думаю, чего же зевать? Ведь Адуевскому их теперь не носить; все равно пропадут пожалуй так, а мне пригодятся! — Я их, улучивши удобную минуту и стащил, да с солдатом домой и послал. Потом, как в параде куда надобно к начальству являться или так одеться понаряднее, я их и надевал.

Бывало свои товарищи только дивятся. — Черт тебя! говорят, где ты ботфорты такие себе достал? — Где? я говорю, известно где, — на заказ делал мастер! — За что-же? говорят. — Известно за что, за деньги! Так не хотели верит, чгобы я деньги заплатил. Я им всегда бывало говорил: провал вас возьми! разве нам дарят такие ботфорты! Известно, какие нам даром то делают!

— Так тела Адуевского и не нашли?

— Ты слушай. Он и топиться то не ду мал. Чего ему топиться? Это он все только штуку выкинул! Раз вечером вдруг приезжает он к своему родному дяде Дмитрию Сергеевичу Ланскому, — его дом был тут недалеко от первой части.

- Вбежал это Адуевский по лестнице, в простом полушубке, ну совершенным мужиком. Даже лакеи его не узнали; только один старый дворецкий узнал, тому он и сам открылся, потому что этот дворецкий был уж такой верный человек, что из него хоть жилы тяни, так он ничего про барина не проболтается! Адуевский бросился к Дмитрию Сергеевичу. Дядюшка! говорить, спрячьте! — Ну ладно! — говорить — делать нечего, спрячу, только ненадолго! Вольно тебе было! — Тот и тем был доволен. — Хорошо, говорит, скоро уйду! Незнаю как, говорить, и благодарить, что спасаете меня! — Дмитрий Сергеевич отвел его в дальнюю комнату, — сиди, говорить, здесь и никуда ни шагу, а мне надобно ехать! Сел он в карету и прямо во дворец. — Так и так, говорить, племянник мой; но я всегда был верноподданным; бунтовщиков и изменников скрывать не могу. — Адуевского так в той комнате и взяли, да в крепость и отвезли, а потом сослали! Дмитрий Сергеевич был такой важный; особа, братец мой; разумеется ему не покрывать же!

Тогда этих бунтовщиков в разных местах ловили. Бестужева*(Капитан-лейтенант Николай Александрович), ты знаешь, в Кронштадте на косе схватили. Там, знаешь, кладбище есть, ну Бестужев там и скрывался, думал все найти случай за границу бежать. Поймали его там нечаянно. Поехал один полицейский офицер — еще знакомый мой — на кладбище; там ему что-то было нужно. Он нечаянно и увидел Бестужева. Он знал его в лице очень хорошо. Не знай он его в лице, так бы дело и обошлось, мало-ли кого встретишь. Ну его и заарестовали сейчас! Бестужев был важный преступник. А Кухельбекера* *(Вильгельм Карлович Кюхельбекер) тоже из бунтовщиков, уже в Польше настигли. Вон куда успел добраться, еще бы немного и улизнул бы! Да!

III.

Получаю я предписание явиться к Княжнину; тогда он обер-полициймейстером был; бедовый такой. Ну, думаю, вот тебе и раз! Попался! А сам не знаю, что сделал? Кажется ничего особенного и жаловаться было. некому и не за что. Думаю, верно заметил что нибудь. Быть беде! Ну. делать нечего, одеЛся, надел ботфорты, которые мне от Адуевского достались, и отправился. Дрожу весь от страха. Я тебе говорю, он у нас бедовый был. Прихожу туда. и смотрю: там еще четверо тоже помощников надзирателей: Дубинкин, Попов, Богданов и Карелин.

—         Что вы, говорю, господа, здесь делаете?

—         Велено, говорят, явиться. Показывают мне приказ, я им тоже.

Что бы это значило такое, ума не приложим, а самих так лихорадка и бьет от страха.

Выходит Княжнин. Нас так и обдало.  

Со страху одурели просто. Поклонились ему кое как, ждем что будет.

—         Господа, говорит нам Княжнин, я считаю вас за хороших офицеров, исправных, дельных и скромных, как должны быть настоящие, хорошие полицейские офицеры, знающие свое дело и обязанности.

Мы поклонились. С души-то, знаешь, поотлегло.

—         Я, говорит Княжнин, вас из всех выбрал. Помните это! Отправтес к Подушкину плац-майору в крепость и явитесь к нему. Вы поступаете в его распоряжение. Отправляйтесь.

Пошли мы от обер-полицмейстера, да еще зашли на углу Кирпичного переулка в трактир, выпили, закусили; Богданов с Дубинкиным в бильярд поиграли.

Зачем это нас к Подушкину? Что это значит? думаем себе. Носилис, знаешь, слухи, что судят бунтовщиков и будто осудили, а никто ничего не знал, никому и не в домек. А нам, братец мой, этого и на мысль не приходило.

Дубинкин с Богдановым было заигрались, ну другие стали торопить: пора, говорим, велено к девяти часам явиться, а уж девять есть.

Пошли мы. Приходим в крепость, явились к плац-майору Подушкину, говорим: честь имеем явиться; присланы от г. обер-полицмейстера в ваше распоряжение!

— Хорошо, говорит, господа. Подождите.

Проводили нас там в комнату, зеркала этакия огромныя стоят в золоченных рамах. Ну поставили нам две восковые свечи. Тогда еще этих стеариновых и в помине не было, никто их и не знал. Везде горели сальные свечи, а в богатых домах и у нас в парадных случаях — восковые. Дороги были, стеариновые куда дешевле. Ну, слушай! Сидим мы и смеемся между собой: вот дескать в крепость попали! А в крепости-то сидеть не так дурно; лучше чем в конторе-то.