Кроме этого,— добавил он,— вы знаете, что Наливайко Андрея Ивановича, начальника нашего главка, сейчас здесь нет, он в отпуске, но его дух должен быть всегда на месте, здесь в главке, в Уренгое. И это обесечиваю я. Тоже моя обязанность.
Вы знаете,— продолжал Гусельников,— как стремительно рос Наливайко? Главный инженер управления, начальник управления, заместитель управляющего трестом по производству, главный инженер треста, управляющий трестом и вот начальник главка. Потому что Андрей Иванович — это личность.
Вы знаете, как возник «Цветок Уренгоя»? Поступила жалоба заведующей детсадиком. «Как можно слушать эту жалобу? — говорил он подчиненным.— Это не заведующая жалуется. Это жалобы наших детей! Мы не смеем допускать, чтобы жаловались наши дети, дети Уренгоя! Мы не можем этого слышать!»
А ведь все это не в плане, все в порядке шефства. А разве один детский сад построен в порядке шефства?! А хор? Вы не слышали наш городской хор? Женщинам объявил: кто не запишется в хор, может подавать заявление об увольнении с работы. Конечно, это жест, вы сами понимаете. Но в один день был создан хор. Кто имел голос, все записались.
Я уж не говорю о его производственном опыте, об организаторском. Давать план умеют многие. Но быть личностью, человеком вровень с эпохой, гуманистом — это дается немногим. Андрей Иванович — это правильный человек,— заключил Леонид Константинович.
Да я уже и привык, что здесь чуть ли не каждый, с кем встречаешься, прямо-таки боготворит людей, работающих рядом. И не только, конечно, своих вышестоящих руководителей...
Я слушал разговорчивого Леонида Константиновича и думал о нем. И стало мне интересно, как он очутился здесь, на газе, на этом Севере. Я думал, а Леонид Константинович все разговаривал, все поднимался в своем пафосе и достиг таких риторических вершин и глобальных обобщений, что я невольно стал заподозревать в нем артиста и философа.
Оказалось, что Леонид Константинович, действительно искал себя и в философии и в актерско-режиссерском деле, а нашел свою судьбу здесь, на Севере. Окончил философский факультет Уральского государственного университета, пошел преподавать в Кемеровский институт культуры, вел комсомольскую работу, потом поехал в МГУ, поступил в аспирантуру философского факультета, работал над диссертацией, посвященной истории нравственного идеала личности, одновременно искал этот нравственный идеал в своей жизни. Опростился, ударился в «неотолстовство», женился на простой крестьянской девушке, толкался по разным работам, был дворником, администратором театра, поступил в Институт культуры, учился у Бориса Равенских в ГИТИСе, потом во ВГИКе у Марлена Хуциева. Приготовил программу «Я говорю с эпохой». Марлен Мартынович Хуциев сказал: «Ты зрелый человек, чему тебя учить?» Пошел в киноактеры и снова в Институт культуры, наконец, стал художественным руководителем Дворца культуры под Москвой в Зеленограде.
Тут,— говорит Леонид Константинович,— появился мой Мефистофель, или как еще назвать его, появился Андрей Иванович Наливайко. И вот я здесь.
Таков этот помощник начальника Главуренгойгазстроя, Леонид Константинович, или Леня...
Рано утром опять явился живой, темпераментный Гусельников, внося с собой сквознячок лютого холода. Как будто он и не спал со вчерашнего дня, не выпадал из этого уренгойского ритма.
Все,— сказал он,— поехали.