Опять перед нами возник оазис в белой лютой пустыне. 7-я УКПГ, установка комп­лексной подготовки газа, уже действующая. Мы вышли к непривычному для глаза желе­зобетонному сооружению. УКПГ-7. Таких установок по месторождению несколько. Седьмая уже введена в строй, восьмая строится. Оказалось, не так-то просто доста­вать из-под земли этот газ и направлять его по трубам. Ведь он скопился в порах грунта на большой глубине, в песке, в известняке. Давление там 120 атмосфер. Когда пробива­ется скважина, он вырывается наверх вмес­те с примесями грунта, вместе с водой, с вла­гой. Перед тем как посылать его в магист­ральную трубу, надо просушить его, очис­тить от примесей, а потом и охладить, чтобы труба не растопила вечную мерзлоту и не плавала в ней, не передвигалась, что может привести к опасной аварии. И вот идет он, грязный и мокрый, из скважины, а вернее, из куста скважин, сюда, на эту УКПГ. Тут в железобетонном сооружении два цеха по восемь технологических ниток в каждом, по восемь адсорберов. Среди серебристых соч­ленений из гигантских труб, среди турбин и насосных перекачивающих установок эти адсорберы возвышаются колоннами ослепи­тельной белизны. В этих поставленных чуть ли не до потолка металлических стаканах и происходит очистка газа, потом просушка, охлаждение и — в магистральную трубу.

На земле, так называют здесь все, что ле­жит за Уральским хребтом, не диво увидеть такую сложнейшую конструкцию из металла и бетона, но здесь, в белой тундре, это ка­жется просто немыслимым, почти сказочным, ибо тут даже вбитые в землю свайные трубы воспринимаются как что-то фантастическое. А ведь сначала надо было все завезти сюда, смонтировать на открытом лютом холоде. Нет, не простое это дело.

Сменный инженер Владимир Степанович Шкордов ведет нас по цеху, сквозь гул, гром и шипение, что-то говорит, трудно разобрать. А говорит он, что установка пока принимает пять кустов, но скоро выйдет на полную мощность, будет принимать двадцать кустов, то есть 72 скважины.

На вид Владимир Степанович совершенно не похож на итээровского служащего, на вид он работяга. Да и по существу именно такой. Институт химико-технологический закончил заочно, работал нефтяником в Грозном. Ле­том приехал сюда и осел уже прочно.

Поднявшись на второй этаж, мы попали в операторскую. Тут сидела девчонка в очечках, ну прямо студентка перед экзаменами.

Впереди полукружьем охватывала ее стена с вмонтированными в нее приборами, глазками зелеными и красными, стрелками, подраги­вающими на шкале, схемами и цифрами. Щит управления еще монтируется, но уже пока­зывает, что происходит там, в технологичес­ких нитках, перекачивающих установках и адсорберах. Тут техника электронная. Наи­сложнейшая. Не трудно читать на таком щите? Сколько тут всего!

Девчонка пожимает плечиком. Ничего. Привыкнуть можно...

Головной компрессорной станции Урен­гой—Ужгород еще не было, для нее только отсыпалась площадка. Она будет к осени. Но были уже действовавшие головные стан­ции. Следующим утром мы и отправились на одну из них, на компрессорную Уренгой— Петровск.

Я теперь уже знал, что поднять газ на по­верхность, мокрый и грязный, очистить и высушить его — дело не такое простое, тре­бует сложнейшей технологии и больших мощностей. Не менее сложное дело — его транспортировка. А на такое расстояние, как Ужгородская коммерческая нитка, уходит две трети всех затрат.

Со второго этажа компрессорной станции я посмотрел вниз, где лежали в немыслимой путанице улитки из труб, занимая площадь величиной с футбольное поле. Да, для не­посвященного глаза тут была действительно немыслимая путаница, но кто-то все это со­членял, сваривал, протягивал струнами тру­бы диаметром почти в полтора метра, снова соединял их с гигантскими коленами, свора­чивал в улитки, перекрывал их, и они, эти изломанные зигзагами трубы, вырывались в конце концов из путаницы лабиринта и ухо­дили к промышленной магистральной трубе, которая в стороне от КС прямой струной уходила вдаль, чуть выдаваясь из земли. Ко­му-то весь этот хаос из труб казался, видно, идеальным порядком, идеальной гармонией. Работяги, создавшие из труб эту сложней­шую конструкцию, называли ее между собой просто, по-домашнему — «гитарой».

Ты где, на гитаре?

На ней.