Петр Харин, как раз из тех, кто чутко прислушивается к себе.
У него ведь раньше всё было. И большая семья, и дом, и хозяйство, и привычные житейские радости. Но когда дети выросли, он сел в свое суденышко и отчалил от общинного берега. Получается, что староверы ушли подальше от мира, а Харин — еще дальше от своих же единоверцев.
Я никогда не забуду, как он меня встретил. Как родного. Горячую лепешку — в руки. Копченых окуньков — на стол. Чай — в кружку. Тепло — в душу. Легко и спокойно с ним сразу стало.
Староверы издавна искали в Сибири легендарное Беловодье. Земля эта, по преданиям «изобильна и нетронута. Добры и открыты там люди, ибо во всем слушаются матери земли». Но так до сих пор никем и не найден этот таежный рай.
Харин тоже отправился искать сокровенное. В затворники он ушел за благодатью. Только очень тяжкое это занятие — быть сибирским отшельником.
Весной Харину пришлось увидеть небо с овчинку.
Еще вечером он ходил в радости. Накануне река разродилась ледоходом. Почувствовав неладное, он предусмотрительно перебрался повыше, на склон, в землянку. А ночью холодным прикосновением разбудила его вода. Он спросонья и не понял сразу ничего. Почудилось, будто собака влажным носом в лицо ткнулась. А проснулся — и обомлел. Землянка наполовину водой заполнена. Ледяной затор на Бирюсе образовался такой, что и старожилы потом не припоминали подобного половодья.
Все, что могло плавать — плавало. И по проплывающей утвари он определял уровень воды. Когда носик чайника в темноте задел за плечо, Харин понял, что может и не дождаться чудесного избавления. Дверь, как ни пытался, — открыть не смог. Его землянка стала, как подводная лодка. С «перископом в виде трубы от печки-буржуйки.
Смерти он не боялся. За долгие годы отшельничества успел о многом передумать и постичь то, что большинство как раз и понимает только тогда, когда оказываются на краю жизни и изменить уже ничего нельзя. Душа его пребывала в спокойствии.
Бирюса, сделавшая Харина пленником, стала и спасительницей. Вода неожиданно хлынула в образовавшуюся промоину и сама отворила дверь.
Жалел он после того потопа только об одном. Прошлым летом рыбаки, по его просьбе, привезли «умные книжки» почитать. «А они, гляди, — показал мне Харин, — в какую неприглядность превратились. Как отдавать теперь? Нескладно получается».
Сибирская тайга полна опасностей. Слабым и неопытным здесь не выжить. Человеку потеряться — проще простого. Со зверем встречи непредсказуемы. У медведя от добродушности до смертельной ярости — один шаг. Лось, в период гона, безумным становится. Березку, в руку толщиной, копытом перешибает. Есть и другие сезонные «звери»: гнус — летом, морозы — зимой. Ох, донимают!
Харин на все эти напасти смотрит через свою простую философию. Жизнь — это дар. Самый важный и самый главный. Он счастлив уже тем, что получает этот подарок каждый день. И все остальные страдания ничтожны по сравнению с тем, что он имеет. В тайге он не гость и не хозяин. Такой же обитатель, как звери и птицы.
«Только ты не думай, что я святой какой, — спускает он меня с небес на землю. — И я перед соблазнами мирскими слабость иногда проявляю. Могу и выпить с теми, кто к берегу пристанет».
Однажды, рыбак Фёдор приплыл к нему со своей бедой.
— Выручай, — говорит. — На камень налетел. Все что было в лодке — в воду ушло.
Петр Харин накормил, обогрел гостя. Снабдил пострадавшего продуктами, да еще и сети свои дал, чтобы тот с рыбой домой вернулся.
— Скажи, чем я тебя могу отблагодарить? — спросил несказанно растроганный Фёдор. — Что тебе привезти? Заказывай! Всё сделаю!
Харин рассмеялся и на полном серьезе ответил:
— Есть одно такое важное дело. Можешь помочь. Вот когда меня в аду будут жарить… Так ты не забудь в кострище дровишки подбрасывать. Хорошо?! Поможешь мне сполна за мои грехи ответить. Вот этим и отблагодаришь!
Мы сидим с Хариным у костра. День кончился. Смакуем ушицу. Повезло. И рыба есть. И дождя нет. Две недели до этого лил без перерыва. На небе звезды, как наливные яблоки. Некоторые срываются и падают с легким шорохом. Звездопад. Желаний не загадываем.
— Я здесь человек вольный, — поясняет он свое житье-бытье. -- А свобода много значит. А еще — тишина. Спокойное общение с природой... Наблюдаешь за ней и отвлекаешься. И на душе праздник. Вот ты говоришь “зимой тягостно”. Холодно, конечно. Но выпадает первый снег... Идешь... А вокруг всё как в сказке. Это разве не радость? Место-то это я специально присмотрел. Мне по своему характеру тихая вода нужна. Чтоб душу можно было послушать... Чтоб поразмышлять в спокойствии. И даже погрустить. Д-а-а... Вот это и есть в этой жизни моя тихая благодать...
Когда будем расставаться, Харин тяжело вздохнет и скажет:
— Редко-редко кто ко мне сейчас заглядывает. А для меня гости — радость великая. Правда, когда уезжают, так тяжко становится. Человек все-таки в обществе привык, — он задумывается, а потом произносит. — Главное -- душой никогда не 
унывай, — говорит это тихо и почему-то смущается…
Как бы это странным ни показалось, но никто из «моих» отшельников не уходил в глухомань за одиночеством. Тут другое. Каждому из них понадобилось душевное уединение. Кому на время, а кому и навсегда.
Сегодня уже признано, что здоровое развит 
ие психики требует чередования периодов общения с периодами погружения в самих себя. Но когда ученые стали выяснять число тех, кто хотя бы однажды на несколько дней оставался наедине с собой, то таковых оказалось меньше одного процента.
Так и не находится у большинства из нас времени, чтобы встретиться с самим собой. Хотя бы один раз в жизни.
Уже вернувшись домой, я прочитаю у протопопа Аввакума, сосланного в Сибирь три с половиной столетия назад: "Доброродие и слава века сего и богатство -- все ничтоже, едино спасение души сей всего нужнее."
Перейти в раздел "КОСМОС"
***
Почему
