Иркутскъ 16 Сентября 1819.

У насъ зима, любезная моя Елисавета, хоть еще не строгая, но зима. Целое почти лето пробывъ въ дороге, на открытомъ воздухе, трудно мне будетъ привыкать къ двойнымъ окошкамъ. Но къ чему наконецъ нельзя привыкнуть?—Изъ всехъ свойствъ это есть самое драгоценнейшее. Если бъ скука и огорченія были для насъ всегда новы, нельзя бы было почти жить на свете. Но привычка все умащаетъ, мягчитъ, притупляетъ и делаетъ сноснымъ.

Сегодня во время обыкновеннаго моего утренняго чтенія вместо Греческаго моего Завета мне вздумалось читать Евангеліе въ новомъ Русскомъ переводе. Какая разность, какая слабость въ сравненіи съ Славенскимъ. Можетъ быть и тутъ действуетъ привычка, но мне кажется все не такъ, и не на своемъ месте и хотя внутренно я убежденъ, что это всё одно и тоже; но нетъ ни той силы, ни того услажденія. Вообще я никогда не смелъ бы одобрить сего уновленія; знаю, что оно сделано съ наилучшими намереніями; можетъ быть для техъ, кои не привыкли къ Славенскому языку, это услуга. Но для чего бы кажется не оставить ихъ привыкнуть. Это стоитъ труда. Никогда Русскій простонародный языкъ не сравнится съ Славенскимъ, ни точностію, ни выразительностію Формъ, совершенно Греческихъ. И рече Богъ, да будетъ светъ: и бысть светъ — И сказалъ Богъ чтобъ былъ светъ и былъ светъ. Сравни сіи два перевода; въ одномъ есть нечто столь быстрое, столь точное; въ вругомъ все вяло, неопределенно, vulgar. Въ языкахъ, кои не имеютъ другаго діалекта, разность сія не можетъ быть чувствительна.

Но у насъ и для насъ она весьма ощутительна потому: что читая одно, умъ себе представляетъ какъ бы могло сіе быть выражено иначе;

Читай, продолжай читать Евангеліе и весь вообще Новый Заветъ на Славенскомъ, а не на Русскомъ языке. Въ местахъ или въ слова хъ затруднительныхъ тебе легко определить смыслъ ихъ по Английскому

Языкъ Славенскій въ последнее время много потерпелъ отъ того, что вздумалъ защищать его человекъ добрый, но писатель весьма посредственный. Для чего Карамзинъ, Уваровъ, Жуковскій не принялись за сіе дело? Для того что они молоды; для того, что имъ можетъ быть некогда было симъ заниматься. Ко мне пишутъ кстати о Карамзине, что и грозное царство Іоанна IV уже въ печати; прочитай сіи ужасы и скажи мне свои мысли.

Мы готовимся къ открытію Китайской торговли; это обыкновенно бываетъ въ зимнихъ месяцахъ. Ожидай себе прекрасныхъ Китайскихъ шелковъ для вышиванья. О мехахъ и думать нельзя; здесь или нетъ ихъ, или они дороже, нежели въ Петербурге. Я самъ принужденъ на зиму кой-какъ переделать себе старую полуизношенную мою медвежью шубу. Одному Жоржу делается новая шуба и съ воротникомъ бобровымъ

Прощай моя милая; Христосъ съ тобою.

17.

Иркутскъ 8-го Октября 1819.

Минувшая почта не принесла мне твоихъ писемъ, любезная моя Елисавета; это значитъ что въ половине Августа ты еще была у Лербаса въ деревне. Такимъ образомъ лишенъ я и того утешенія, чтобъ знать, что шесть недель тому назадъ ты была здорова. Сколько же происшествій могло встретиться на разстояніи сихъ шести недель! и нетъ способа ихъ сократить! Ничто по моему мненію, не даетъ столько чувствовать всей грубости телеснаго нашего бытія, какъ разлука. Она открываетъ, сколь сіе свинцовое бытіе не естественно, несоразмерно пареніямъ нашего духа. О! когда взыду и явлюся лицу Твоему, Господи; ибо тамъ только, предъ Нимъ нетъ ни разлукъ, ни разстояній, но души однородный въ Немъ почивающія всегда въ Немъ соединены, всегда одна другой присущи. — Разлуки земныя, а особливо разлуки Сибирскія пріучаютъ къ смерти, даютъ чувствовать, не только понимать всю цену вечности.

Не приписывай сихъ размышленій горести или упадку духа. Есть нечто безконечно пріятное изъ среды мерзостей, коими здесь я окруженъ, возноситься къ истинамъ высшаго рода. Я думаю тутъ действуетъ сила контраста, сила худо еще определенная, мало понимаемая, но сила важная и существенная.

Третьяго дня мы пили здоровье Жоржа новаго коллежскаго регистратора. Поздравь Марью Карловну и скажи, чтобъ она готовилась видеть его со временемъ канцлеромъ.

Прощай, моя милая; Господь да будетъ съ тобою.