Мои беседы с государем и получение новых должностей

Здесь я приступаю к изложению тех событий, которые служили как бы продолжением политического движения в России и во многом послужили к разъяснению. Я разумею под этим все, что произошло и выказалось в каземате в Сибири, где мы все были соединены на все время, пока считался нам срок работы. Впрочем, для связи с предше­ствовавшими событиями я должен несколько возвратиться назад и дополнить рассказанное о содержании нас в Пет­ропавловской крепости и обо всем происходившем с нами в комитете, изложением как всего, что происходило лич­но со мною, так и того, что я снова был уже личным свидетелем.

Новый государь был сильно предрасположен в мою пользу, вероятно, потому, что по блестящей рекоменда­ции со всех сторон, считал меня необходимым для дела обновления флота и нужным для содействия к воспита­нию единственного еще в то время своего сына и наслед­ника, которому считалось поэтому тогда необходимым со­общить достаточные сведения и по морской части. Говори­ли, что впоследствии государь очень сердился на меня за то, что будто бы я обманул его при первом нашем свида­нии. Совершенно несправедливо. Я не сказал ему ни одно­го слова неправды: и если он чем был обманут, так разве собственным желанием видеть меня непременно на его сто­роне, что и заставило его в разговоре со мною совсем даже не касаться дела тайных обществ и стараться ослепить меня блестящею будущностью и возможностью быть полезным отечеству, чтоб тем привязать меня к себе.

Дело было так: государь знал меня лично, еще бывши великим князем, и с первой минуты, как узнал, всегда слышал обо мне самые блестящие отзывы во всех отноше­ниях. Он знал, что я уже занимал места не по летам и не по званию, и сам видел меня на подобном месте, когда приезжал с покойным братом своим провожать нас в по­ход вокруг света. Вслед за тем к нему поступил в адъютан­ты младший брат Лазарева, когда Николай Павлович был еще великим князем. От него-то знал государь обо мне все, что передавал Лазареву брат его Михаил Петрович, с которым я был в походе вокруг света, и слышал также о моем предложении о присоединении Калифорнии и пр. Все это в высшей степени интересовало его. Кроме того, в то время в бумагах, привезенных из Таганрога, найдено было и письмо мое к покойному императору, где я убеждал его возвратиться на прежний либеральный путь, предсказы­вая ему в противном случае неминуемую опасность. Нако­нец, важно для объяснения нашего первого свидания и то обстоятельство, что показание, по которому я был аресто­ван, было сделано одним только Александром Бестужевым в валовом, так сказать, списке, или гуртом, и ничего более не содержало, как только простое упоминание, что я был в числе членов Северного общества.

Меня привезли из Симбирска прямо в Зимний дворец к дворцовому коменданту. Здесь произошел один случай, имевший забавное окончание на другой день. Когда фельдъ­егерь подал мою саблю дежурному плац-адъютанту, то этот, взяв ее, стал тянуться изо всех сил, чтобы поставить ее подальше в кучу других сабель и шпаг, стоявших за пере­городкой. Надо сказать, что этот плац-адъютант был, что называется, «из хамов», т.е. выслужившихся из простого звания не заслугами, а разными низкими делами. Я знал его притом как порядочного негодяя. Когда его произвели в офицеры, он женился на девке коменданта Башуцкого и сделан был дворцовым плац-адъютантом. Видя его усилия запрятать мою саблю подальше, я сказал ему, смеясь, что напрасно он это делает, что тем приготовляет себе только новый труд, так как ему скоро придется опять тянуться, чтобы доставать ее.

«Нет, уж извините, — сказал он мне, смотря на меня с каким-то торжеством, — чья сабля или шпага раз попалась сюда, уже не возвращается: не было еще примера».

«Ну так будет, — возразил я, и на вопрос: «Не нужно ли видеть коменданта?» — сказал, что нет, и отправился в отдельную комнату в ожидании, пока позовут к допросу. Я был сильно утомлен быстрою ездою и, находясь в со­вершенном спокойствии духа, готовый на все, очень был расположен заснуть, но, видя большое желание охраняв­шего меня конно-гвардейца вступить со мною в разговор, стал охотно с ним разговаривать. «Ведь вот, ваше высоко­родие, — сказал он мне, — кажись, вы меня и не помни­те, а я вас часто видал у Александра Ивановича (князя Одоевского). В одном эскадроне с ним был, хаживал к ним часто и в дом. Добрый был барин, да и все вы были, должно быть, добрые. Пожалели и нас, да и во всех-то полках говорят о вас сожалеючи».

«Так отчего же вы к нам не пристали? Ведь мы не столько за свое, сколько за ваше дело шли. Сами знаете: у нас все было, хоть бы у Александра Ивановича, — себе искать нечего. Хотели добра вам и народу».

«То-то и есть, барин. Недаром говорят, локоть и близ­ко, да не укусишь. Раскусили, да поздно. Теперь солдаты и говорят: кабы стали все на одну сторону, то разом со все­ми немцами покончили; и воля бы была, и службу бы уменьшили. Да что тут толковать, — сказал он, махнув рукою, — прошлого не воротишь. А вы бы, барин, себе кушать спросили, а то иной раз и за полночь к допросу водят — долго будет ждать. Тут можно спрашивать; коли кто спросит, подадут закусить».

Я сказал, что мне есть не хочется, а хочется спать.

«Ну так прилягте маленько», — и пока я устраивал себе на диване, как бы лечь поспокойнее, он продолжал: «А ведь, барин, не в укор будь сказано Александру Иванови­чу, и все же ведь не мы виноваты, что дела вашего не знали. У нас в полку не то что в морской гвардии или, примерно, в Московском полку — офицеры наши мало толковали с нами».

Затем я задремал, но ровно в полночь меня разбудили и потребовали к государю.

В комитете перед кабинетом государя снимал первые допросы Левашев. Он был человек мне знакомый и ко мне расположенный. Для меня, разумеется, важнее всего было знать, от кого сделаны были на меня показания. Если это было от офицеров Гвардейского экипажа, то ясно, что спасение для меня невозможно: если же от кого-либо дру­гого, то дело поправить еще было можно. Умышленно или нет, но только Левашев посадил меня так, что мне очень удобно было прочесть лежавшую на столе бумагу, где до­вольно крупно было написано: «Показание Александра Бестужева о принадлежании к Северному обществу лейте­нанта Завалишина».